9.19: Не время для любви

Я смотрел, и не было помощника; дивился, что не было поддерживающего;

но помогла Мне мышца Моя, и ярость Моя -- она поддержала Меня…

(Исайя 63:5)

Нет нового под Супер-луной. Опять ворох отсылок и подстрочников крупными буквами. Опять миры детства, родительства, сиротства, в которых так часто поселяются монстры. Опять выбор и его последствия. И ничего сверхъестественного.

Очередная теневая семья – вампиры, самые семейственные существа Тьмы. Очередной аспект Ужасной Матери – скорбящая Рахиль, ибо безутешная скорбь порождает ужасы. Строгая родительница кучи парней лелеет и балует единственную девочку в семье, позволяя ей отдельно питаться и отдельно чувствовать. Но, конечно, это не значит, что у маминой фаворитки есть реальный выбор. Она – только второй дубль давно умершей девочки, который заполняет дыру тоски в мамином сердце. У нее нет своей судьбы и своего имени. Ей не уйти от любящего монстра. Ее найдут, вернут и вылечат от экзистенциальной тоски все тем же проверенным способом и для ее же блага. Для жизни вечной в кругу родни, без боли и печали.

Мать-вампирша - типаж реалистичный и легко узнаваемый, заурядный даже. Материнский инстинкт обладания, который так легко спутать с инстинктом заботы. Еще одна теневая ипостась Джоди Милз – после Хроноса, стремящегося в одну и ту же точку прошлого, после Весты с ее никому не нужным погасшим очагом. Джоди хватило смелости узнать собственную тень и сил - обезглавить ее. Она уже совсем настоящая охотница на тени, шериф Милз.  Но, конечно, ей бы не справиться без помощи ребенка, который нуждался в помощи.

Энни, Эми, Эмма, Алекс. Очень похожие имена, особенно последнее. Творцы снова тонко троллят. Все девочки-подростки – монстр, полумонстр и приемыш монстров – застряли в расщелине между мирами, запутались в паутине своих и чужих желаний, своей и чужой боли. Все пытались сделать свой выбор. Эми долго ненавидела мать и в итоге, убив ее, пошла по ее стопам. Эмму незамысловато лишили выбора. Энни повезло больше всех, но это было невыносимо трудное везение. Мамина сентиментальность дала ей возможность расти, болеть, мучиться, - в общем, оставаться человеком. Она искренне любила приемную мать, и была благодарна братьям, добывавшим для нее еду, и за то поила их своей и чужой кровью. Она ненавидела их кровососущее бытие, и мечтала уйти куда глаза глядят, и терзалась за это виной перед мамой и братьями.

Невозможно предать семью чудовищ, ибо они – семья.

И невозможно не предать, ибо ты – человек. 

Выберешь семью – погибнут люди. Выберешь людей – погибнет семья. Ты отвернешься, а за твоей спиной встанут исполнители твоей воли. Братья с клыками или люди с мачете. Тебе решать – кто. И что ни решишь, последствия – на твоей совести.

Можно хлебнуть вампирской крови, и боль ослабнет, но даже монстру от нее не уйти насовсем, потому что потерянное – потеряно навсегда, и новый Другой – не те, прежние Другие. Можно выпить супа Кэмпбеллов с той же вампирской кровью, и боль усилится стократ, но вот опытные люди говорят – это можно пережить. Энни, будучи двустворчатым зеркальцем, отведала и того, и другого, и все – по своей воле.   

Винтам семейные разборки нечисти отнюдь не чужды. С Энни они общались мало, но славно. Доказывая, что девочка ничем не обязана гнезду, братья презанятно разделили реплики и отразились в собеседнице поочередно.   

Ладно, излагает Дин, кочующие кровососы ее приютили-вырастили, но не любили ее, а питались ею.

Кто бы говорил, Дин. Не могла Энни оставаться в долгу. Ее кормили, и она кормила. Собой. Добровольно.  

Ладно, она о них заботилась, с сомнением говорит Сэм, но ведь ушла же.

Так пришло время обзавестись чем-то собственным, объясняет Энни.

Дин дарит Сэму дивный взгляд и удивляется: она думала, семья ее так просто отпустит? 

Найдут, поддерживает Сэм. По запаху.

Неа, она не думала, понимает Дин. Что из этого выйдет, кто пострадает. Хоть бы и ее брат-небрат, с которым она даже не одного вида, но у которого в долгу. Не надо тыкать в Джоди, Энни сделала выбор, а у всякого выбора есть последствия.

Ты – или они, ставит вопрос ребром Сэм, суля помощь и защиту в обмен на предательство. Подразумевается - "мы или они". И это неверная постановка вопроса. Не потому даже, что верность - мощная штука, как сказал Сэм, всюду ищущий силу. Энни, как любой ребенок, нуждалась в любви и старалась заслужить ее. Похотливые бомжи, братья-охотники, братья-вампиры – это пользователи. Для них она приманка, подстилка, наводчица.

Лишь мама бережет в ней человека – из любви, хочется верить девочке. А она перед мамой провинилась. И готова понести наказание.

Между прочим, Дейл тоже был уверен, что сводная сестрица, при всей ее проблемности, их не сдаст. Его ябедный монолог Дин прослушал невозмутимо: ему-то что, он никогда не имел дела с высокомерными подростками, воображавшими, что их, тонких моралистов, паскудная среда заедает, а на деле любившими кровь не менее вампов. Только услыхав про неизменный выбор Алексис не в пользу людей, Дин почти обернулся к Сэму – но как-то удержался.

Дейл ошибался: Энни не нравилась кровь. Она трудной работой зарабатывала крохи любви на пропитание души, болевшей от этой работы все нестерпимее.

Но и мама ее не любила. Мама, называвшая ее чужим именем, просто жалела себя.

Энни и Джоди спасли друг друга не только физически. Конечно, для обеих это – не счастливый конец пути, а трудное начало, у которого будет ли продолжение – Чак весть. Джоди не знает, что ей делать с новообретенной дочерью. Знает только, чего делать нельзя. Любить в ребенке себя-несбывшегося, свои утраты и скорби вместо него самого, превращать растущего человечка в родительский дубль, потихоньку всасывая из него живую кровь и втягивая во тьму дурных повторений, - нельзя. Поэтому она просто будет рядом – если Энни захочет.

Не время нынче для любви, не дается она ни людям, ни нелюдям. Судные дни - пора очищения от накипи, внешней и внутренней. Больно. Придется потерпеть.

С Сэмом все хорошо, насколько возможно. Правда, опять попал в засаду, опять был привязан и обескровлен, но это ничего, это нормально, просто он сейчас вдумчив, ибо начитался про Каина, накручен Фергюсом и Касом и точно знает, что должен быть сейчас небрату если не родной матерью, так моральной занозой в заднице. Но не понимает, в чем искать чертово "потемнение". Поэтому грязную работу выполняли Дин и Джоди, а Сэм присматривал за Дином, примечая все подозрительное. Например, тот взял и убил зачем-то пленного вампира, будто не мог предвидеть, что им придется снова посетить гнездо, и выйдет неловко.  И вообще, не слишком ли много удовольствия Дин получает от выполнения помянутой работы. Очень Сэм возбудился, наблюдая процесс, еле дух перевел, при том что сам Дин даже не запыхался. Не, Сэм согласен убивать кровососов, и вампирскую маугли тоже. Но надо же делать это как-то прилично, надев скорбную рожу и власяницу, безо всяких там пошлых: "В глаза смотреть, сука!" В идеале - под покровом темноты, как Гордона. Под этим покровом вообще уютно живется.

Сэм был весьма обескуражен, уяснив, что брат плевать хотел на грозный симптом и даже, не смущаясь и не отнекиваясь, внятно объяснил, почему. Нет, не потому, что Дину не хотелось вкушать горький плод различения добра и зла, как кое-кому кое-когда. Просто имидж незлобивых праведников на расстрельную команду не налезает.

И надо бы возразить, а нечего.

Судя по давешнему диагнозу Гади, очередной всплеск сэмовой заботы о приличиях призван замаскировать внутреннюю слабость и стыд за нее. Чем это заканчивается – известно. Ждем-с рецидива.

Лишь Дин в полнейшем порядке, в идеальной гармонии разума и чувств. Собственно, чувство только одно – то самое, когда-то пугавшее до чертиков, ныне разрешенное и посаженное на короткий поводок. Оно не зазорно, если на плахе странствующего палача – те, кому должно там быть. Новый Каин не убивает без причин, поэтому не палач тут главный. Стажер Аластара, ослепленный болью и наслаждением и плохо соображающий, редуцирован до инструмента – эффективного, эффектного, приятного в использовании, но и только. У него свое место и назначение.

Рулит сейчас, кажется, аспект судьи. Такой сюрприз от дьявольского клейма. Логично: если тебе не все равно, кто на плахе, - выноси приговоры сам. Взяв на себя всю полноту ответственности, не забудь прихватить и полномочия. Всяк может врать или ошибаться – свидетели обвинения, защиты, сам подозреваемый. Даже, представьте, Сэм. Дин, конечно, тоже. Поэтому в сложных случаях он не торопится, и Алекс до поры не в списке смертников, хотя данные нехорошие. Ее заставили? Не оправдание. За восемь лет можно и полюбить то, что тебя заставляют делать. Она ребенок? На ее ручках больше крови, чем у иных чистопородных монстров. Она хочет спастись из гнезда? Пока это лишь допущение. Милая девочка слишком много народу подвела под вампирские клыки, чтобы доверять ей слепо.

До выяснения Дин отдает безусловный приоритет безопасности своей команды. Это тоже его прямой долг. Как и подставить ослабевшему брату плечо, предложить помощь шерифу и горький целебный суп – подозреваемой, когда ее незлонамеренность доказана. Но это во вторую очередь. Первым делом – зачистка мерзости, ну а девушки потом. Ничего личного, Милз. Личное мешает объективности и контролю. Озвученное знание, чего бы Сэм не сделал для Дина, - не упрек и не ирония, просто констатация-напоминалка. Судейство – епархия рациональная. Никаких скидок на вид, пол и возраст, как Тора велит: не будь снисходителен к бедному и не угождай сильному; по правде суди ближнего твоего; справедливости, справедливости ищи.

Видимо, так Дин готовится вновь взяться за Меч.

Сэму перед Детройтом надо было спешно освоить три предмета: веру в брата, управление гневом, бескорыстную жалость к малым сим.

Тест на гневливость Дин прописал себе сам и, всласть почесав кулаки об ангельскую рожу, перевел свою ярость из взрывоопасного состояния в рабочее. Теперь она грациозно, как кобра, подымает голову по свистку укротителя. Дина можно огреть по башке, пнуть по почкам, швырнуть через стол. Можно даже нацедить из Сэма сакральной жидкости, пролитие капли которой недавно ввергало Дина в эпичный амок. Сейчас не ввергает и ведерко. Только когда обычных охотничьих сил не хватает для выполнения задачи, Дин включает эту кайфовую силу. А потом выключает.  

Жалость сейчас смертельно опасна – Дину и миру, на который оборотится. Из-за нее Гэндальф Белый отказался от Кольца, а бог-прогрессор Румата Эсторский уподобился бешеному зверю. Дин вычеркнул спасение из списка профессиональных обязанностей. Все равно-де он с этим пунктом ни черта не справлялся. И сопутствующие эмоции тоже вычеркнул. Они лишь сбивают с толку.  Платой за спасение одной-единственной жизни едва не стал конец света. В уплату за райское блаженство одной-единственной души любимая человеком агрессия веками лила реки крови и сейчас правит бал там, куда ведут очередные благие намерения. Добро и милосердие идут к триумфу по горам трупов, оправдывая и умножая жертвы своей непорочной репутацией.

В очередной раз себя перетасовав и пересобрав, что-то вывернув наружу, а что-то припрятав, Дин выглядит, будто Дин, но не весь. Изменился порядок приоритетов: наказание паче спасения, взыскательность - прощения, справедливость - милосердия. Не око за око, но близко к тому. Тоже штука малоприятная, и теневой реверс у нее, как у всего на свете, имеется. Однажды на том реверсе отчеканился Касобоженька во всей беременной левиафанами красе.

Верить Дину не в кого уже давно. Принято считать, что разум - не самая сильная его сторона. Он не философствует, он ищет путь во тьме ощупью, а потом выдает афоризмы-неологизмы, как с куста. Но Дин Смит мог бы с этим поспорить. Во всяком случае, выбирать не из чего. Надежного способа противостоять Абадон, одновременно контролируя породившую ее силу Меча, не существует. Только разум, возможно, способен заблокировать или хотя бы притормозить негативную трансформацию. Кстати, он явно будет не лишним и в разборках с божьим писцом, вздумавшим отправить мир-текст Чака в топку и сочинить новый мир-эпос с собой в его центре. Фикрайтер бездарен, но это не облегчает задачу. Уже и Сэм верит в его божественность, ибо тот предъявил силу своего хотения, которая попирает правила и меняет значения. Штатный умник семьи Сэм скор на веру в такие штуки.

В общем, Дин больше не пугает зеркала мрачной своей рожей, выискивая, что в нем прибыло и что убыло. Пусть Сэмми ищет, ему все равно делать не фиг. Эмпирически нащупав впотьмах рацио, Дин подумал о возможных последствиях и заранее принял ответственность за них. Все-то у него навыворот. Вместо приятного скольжения по пути нарастающих удовольствий к внезапно! темному архетипу Дин прежде всего свел знакомство с архетипом, а затем уж озадачился исследованием архетипических наслаждений, категорически отвергнутых ранее из-за их пугающе-неодолимой притягательности.

Вино ярости, приготовленное в чаше гнева, - очень токсичное противораковое средство. Отмеряя точную дозу на весах справедливости, судия должен быть бесстрастен и трезв. Получится ли?