Смесь дьявола с моей кровью*

И вот я сидел и наблюдал за самим собой, подыскивающим оправдания,

чтобы начать все сначала.

(Алистер Кроули. "Дневник наркомана")

Даже будь этот сезон так ужасен, как говорят иные, я бы его все равно нежно любила – за обилие Кроули, хорошего и разного. 

Кроме того, сейчас более, чем когда-либо, мы говорим "Кроули" – подразумеваем "Дин".

Что нынче творит наше его величество – без поллитры и графомании не постичь. Благо, сейчас есть о чем думать, что смаковать и чем свуниться.

Иногда даже кажется, что арка Каина - Абадон на самом деле принадлежит королю. Рыжая паршивка – его персональная врагиня-антипод, Каин – тот, кто может перерезать ниточку ее жизни, ибо он ее и подвесил; управляет же аркой лично Фергюс, шаг за шагом подвигая сих двоих друг к другу.

К несчастью, Каин ушел на покой во исполнение обета. Он в силах перебить кучу демонов голыми руками, но к Мечу больше не притронется.

К счастью,  Первоубийца – не столько личность, сколько архетип, который может быть временно усвоен другим пользователем, чьи ТТХ удовлетворяют базовым требованиям.

Комбинация сложная, рискованная, и Фергюс идет на нее не от хорошей жизни. Бывали у него и прежде трудные дни, доводилось и от Лютика ныкаться, и от Богокаса, терять любимого портного и многое другое,  а реформируя преисподнюю, новоиспеченный монарх чуть не  лишился нафик запасов природного оптимизма. Но в столь глубокой заднице, как нынче, он на нашей памяти еще не сиживал.

Сперва редкостно идиотская затея закрытия Ада вынудила короля, вместо мониторинга Небес, где явно назревало нечто, бросить значительные силы на защиту себя и подданных – искать контрмеры, запасаться заложниками, рыть черные ходы в соседнее царство на случай экстренной эвакуации, рисковать без прикрытия, велев народу своему не высовываться. В итоге властелин оказался в кутузке в самое жаркое время, когда из шкафа с темным винчестерским прошлым вывалилась эта ненормальная Морковная Башка и принялась ломать с трудом построенное. А тут еще рухнули Небеса и братские отношения, и в королевские жилы проник совершенно неуместный яд сентиментальности…

Фергюс терпел, наблюдал, когда было что наблюдать, думал и ждал шансов, которые не могли же не представиться. И таки да. Настал миг, когда реализовалась его грозная загадка-пророчество годичной давности (она же – одна из главных тем шоу): что останется от охотника, если отминусовать спасение людей? То, что осталось от Дина после гибели Кевина, грех было не использовать, тем паче что Дин королю реально задолжал. Месть в королевских приоритетах не значится, она непрактична; лучше пусть должники помогают разгребать накосяченное ими же. Хотя еще вопрос, кто кому помогает. Обидчикам величества в любом случае приходится несладко – просто силою вещей и волею гомеостазиса, как-то так выходит.

Когда Кроули обрел свободу, честно и с лихвой оплатив ее, он, скорее всего, уже знал, какими будут его следующие ходы. Первым делом – укрепить дух своих пешек предвыборным посланием. Вторым – подготовить атаку ферзя. Поэтому вскоре он нарисовался под боком у Дина, презрев очередные посулы скорой казни, и потащил его на пасеку aka в пустыню – знакомить с архетипом.

Дебют Каина.

Фергюсу предстояла тонкая артистическая работа. Несмотря на скверное, мягко говоря, душевное состояние, Дин был, по обыкновению, в полном сознании и возможность ловушки учел сразу. Иное дело, что ему было плевать, да и логично ли беспокоиться о своей голове больше, чем о сэмовой, чистку которой от целительной, но очень уж завиральной сверхценности он доверил же только что демонюге. К слову, доверие оправдавшему. 

Но, похоже, не все равно было демонюге. От того, насколько непосредственные реакции Дина увидит Каин, зависело многое. Позже Дин волен был догадаться о чем угодно, на здоровье, но – позже.

Вероятно, Кроули взял Меч на заметку еще в Гражданскую, когда командир дьявольских рыцарей с фейерверком ушел на пенсию. История, очевидно, была нашумевшая, а Фергюс всегда отличался любознательностью. Хотя Ад управлялся тогда твердой рукой Азика, уцелевшая Абадон работала со сложным для рядовых демонов контингентом – монахами и книжниками, - и труженику перекрестков делить с нею было еще нечего.

Может быть, он даже повидался с Каином спустя некоторое время после бойни, став тем самым гостем раз в столетие, о котором упомянул Первенец. Была ли меж ними предварительная договоренность, вопрос открытый; так или иначе, Кроули понял, что нужно Каину. Библейский земледелец и пчеловод втайне мечтал найти достойного преемника своему бремени – и уже наконец сдохнуть.

Сам Фергюс, понятно, в преемники не годился. Брата, якшавшегося с дьяволом, у него, кажется, не было, его собственная адская служба, мягко говоря, не пошла сатане на пользу, а война - последний довод других королей, наш предпочитает любовь и торговлю. Идеальный кандидат нашелся вовремя. Как к шарику горшок и хвост ко дню рождения. Только королю понадобился боевой, активированный Первый Меч, и тут такое совпадение.

Байка о том, как Джон сбил Фергюса со следа "архангельского" оружия, адресована персонально Дину. Очень удачно вышло, что Джон и Тара узнали о Мече и что Тара продолжила безнадежный поиск, тогда как Джона ни Меч, ни Тара не заинтересовали всерьез. Код хранилища в его дневнике вписан другой рукой, и в этом нет ничего странного. Переписывания и вписывания у нас давно в ходу. Волшебный дневник постоянно прирастает новыми сведениями. Сам Кроули так однажды вписался в текст Чака – теперь не вырубишь топором. Тогда он был, по легенде, поверенным Лилит и хранителем кольта, еще одного магического оружия из эпохи Гражданской войны. Бекки только излагала эту  внезапную инфу, а Фергюс уже поджидал Винтов, приготовив незаряженный револьвер. То было первое, но далеко не последнее тестирование братьев королем, тогда еще – всего лишь перекрестков.

Любопытство Тары и ее мимолетный роман с Джоном сгодились в качестве ниточки, по которой Дин должен был добраться до Каина сам. Верный компаньон, наконец-то по праву заняв переднее сиденье детки, сопровождал, скупо комментировал, чуть-чуть помогал и бдительно примечал все: параноидальную сокровищницу Джона, неувядшую влюбленность Тары, динову реакцию на сакраментальное "видел бы тебя отец".  Между прочим, демон предложил охотнице сопровождать их. Согласись она – была бы жива. Кроули, конечно, знал: откажется. И станет приманкой в еще одной его мышеловке - для солдатиков Абадон, идущих по следу. Организация показательного боя Дина с демонами входила в условия, а последующее истребление адских ренегатов руками Каина стало приятным бонусом к основной затее.

При пасечнике король феерично трепетал в ужасе, порывался к бегству, осенял себя крестным знамением, - в общем, всяко нагнетал, получая море удовольствия от перфоманса и собственной рольки в нем, на кою никто не обращал внимания. А также и оттого, что фигуранты вели себя согласно прогнозам, хотя оба были свободны в своих решениях. Свободны от всего, кроме себя самих. Жизненно заинтересованный в том, чтобы стороны договорились, Кроули был скромным посредником, всего-то сведшим некоего пращура с далеким потомком. Так сказать, Альфу и Омегу проклятого рода. Он поставил на свои таланты душеведа, как многие до него,  и ставка сыграла.

Риски, конечно, были. С такими взрывоопасными клиентами успех никогда не гарантирован. Возможно, кое-чего король не знал. Например, природы Меча – безвозмездного подарка неразумной матушки-природы первенцу человеческому. Или подробностей истории с Колетт, слушая которую, Фергюс забыл даже демонстрировать, как ему страшно. В истории этой чувствовалась великая, загадочная сила, которая легко обращает великих убийц в терпеливых пчеловодов-философов и, кажется, находит некий особый отклик там, где у его величества должна бы быть душа. Увы, и эта сила не всемогуща, да и из рук в руки не передается. Колетт остановила Каина, его ученица продолжила дело тренера. 

Главную мучительную тайну Каина король как-то раскопал, и это было не пресловутое братоубийство, которое оказалось не грехом, а самопожертвованием. Впрочем, все равно грехом, ибо за спасение одной души уплачено сонмами жизней. Слыхал, Дин? бывает же! – какбэ говорил очень-очень удивленный взгляд Фергюса, не одну собаку съевшего на благих порывах и самоотверженных сделках. Но терзал Каина иной стыдный и страшный секрет: роман со студенткой. То был еще один эпичный союз, длившийся тысячелетия. Отец убийств и взращенная им Абадон, агрессия во плоти, дружно лили кровавые реки, и питали ими свою страсть, и вкладывали ее в кровопролитие, и так без конца – пока не появилась Колетт, простая и настоящая, и не победила адскую соперницу человеческим теплом и прощением. Казалось, победила. Потому что жизнь – не сказка, и кайф насилия – не миф о зеленых человечках. Любовь оказалась в заложницах у отвергнутой пассии-агрессии, и Каин, пытаясь спасти ее все тем же насилием, на деле ей изменил, возрадовавшись Мечу. Тогда его любовь и его черная злоба слились в одно целое, и, желая убить вторую, он ненароком убил первую.

Даже неважно, была ли еще жива Колетт, когда в нее вонзился Меч. Важно, что Абадон – порождение Каина, его первая любовь, его кровавая работа, которой он увлекся, как неразумный мальчишка, вместо того чтобы, выплачивая долг за душу Авеля, всего лишь холодно тренировать сатанинских рыцарей, - выжила.

Только тогда Первенец наконец поумнел, забросив на дно океана и Меч, и лютую ненависть к бывшей любимой ученице, к своему прошлому, к той части самого Каина, которая охотно покорялась дьявольской печати. Ибо это был замкнутый круг, самоподпитывающийся процесс. Открыв охоту на экс-любовницу, Каин предал бы Колетт снова. Следовало, как просила она, просто остановиться.

Ненависть, как и Меч, уничтожить нельзя. Зато можно передать по доверенности, в отличие от любви. Избавление от этого бремени без нарушения обета, данного Колетт, и предложил первоубийце ушлый Везунчик, посулив найти подходящую для пересадки почву, максимально родную, обильно удобренную такой мощной самоненавистью, что скромный пятничный флагеллянт отдыхает. Опытный земледелец потыкал в почву палочкой, нашел ее пригодной – и не устоял перед соблазном пересадить в нее свое бремя. Первый этап комбинации прошел как по маслу, оставалось сгонять за Мечом на дно морское.

И много чего еще оставалось.

Величество не дурак и недооценкой противника никогда не страдал, хотя порой мог сильно недооценить союзника. Для решения проблемы Абадон – если оно существует, это решение, - активации Меча недостаточно, тут понадобится вся помощь, какую удастся найти, и все везение, которое еще нужно с умом использовать. Ясный ум – вообще предмет первой необходимости: руку с Мечом надо же направлять, а Дин, меченный чужой сатанинской закорюкой и подзаряженный чужой тьмой впридачу к своей, в ближайшее время вряд ли будет образцом трезвомыслия.  

Минор в мажоре.

И в этот ответственный момент в ЦУПе разразился кризис. Светлый королевский разум, любивший чеканную поступь гитлеровских парадов, внезапно забастовал и ушел рыдать в подушку над "Касабланкой", саундтрек которой успокаивал-усыплял два поколения маленьких Винчестеров.   

Не, Дин тоже был расстроен, когда Рикардо покончил с собой, но не до такой же степени. И Кроули, хоть и оценил сладость сантиментов давно, еще когда Сэм щедро угостил его термоядерным сиропом из собственных жил, - доселе как-то справлялся с искушением повторить, и обретя свободу, не за дозой помчался, а по неотложным делам.

Как бы то ни было, пройдя сиротливый путь Меча почти до конца, величайший комбинатор всея СПНщины вопреки общей спешке резко сбросил темп и уступил инициативу. И никто ее не взял. Рыжая ждала ценных сведений, Винты – Меча. Король подсел, и все подвисло. Типичный выжидательный ход, сказал бы шахматист, углядев в маневрах Фергюса шотландскую партию, которая славится обилием ловушек и сложностью комбинаций, а главное – дает черным равные шансы в игре, не ими начатой.

Правда, выглядел коварный ход – если он таковым был, - мягко говоря, непрезентабельно. Кроули положил на все с прибором и предался странному занятию – быть человеком. В его исполнении оно больше напоминало бытие свинтусом, умещаясь в три пункта: пицца, быстрый трах не раздеваясь и главное - томление сердца по неопределенному поводу, невыносимо прекрасное, бессмысленное и беспощадное. Или, выражаясь строгим языком клиницистов, "слабодушие с утрированной сентиментальностью, слезливостью и выраженная эмоциональная лабильность".

Сверхъестественное зеркальце опять нашло что отразить в дивном шарже, первый набросок к которому мы видели когда-то глазами Дина под влиянием Трикстера. Дурь, очаровавшая демона, дешева, доступна и абсолютно легальна. Ее сапиенсы вырабатывают внутре себя, и плещется она в них порой в концентрациях изрядных. Как любой наркотик, она встраивается в имеющийся природный механизм, в данном случае – эмпатический, и возмещает некую нехватку, в данном случае – сильных, но светлых чувств, не всегда доступных рядовому гражданину глобуса по причинам органическим или, как склонны думать сами граждане, по воле обстоятельств.

И конечно, как всякий наркотик, вместо настоящих чувств она производит суррогат, а вместо удовлетворения – зависимость.

Активный компонент дури – жалость к себе, подкрепляемая духовным фаст-фудом, выпекающим в промышленных масштабах вымышленных лиц, которые по воле авторов любят истово и страдают безвинно, вызывая эмпатический отклик потребителя. Со-страдание переходит в отождествление, чувства персонажа кажутся потребителю его собственными. Наступает "приход" - восхищение собой, любимым, так тонко и глубоко чувствующим, и новый виток страдания о своей неоцененности. Дабы утвердиться в правильности концепции, потребитель проникается следующим вымышленным лицом, и так далее. Эдакий мазохизм-лайт, поощряемый социумом ввиду его общественной безвредности. В терапевтических дозах, не вызывающих аддикции, он может быть даже целебен, как многие наркотические вещества. Тут все зависит от индивидуальной восприимчивости.

Королю пришлось довольствоваться готовой матрицей, изымаемой из "добровольцев", чьи пустые тушки, вялые и бледные, как бездарные мелодрамы, усеяли его берложку. Нормальному демону состряпать внутри себя эту горчащую сладость нечем, в него, как и в ангела, эмпатический кухонный комбайн не встроен. Здоровое Эго, чья задача – оптимизация стратегического баланса желаемого с действительным, в интересах работы защищает свои границы и от эмоций, и от абстракций. Соответственно, иммунитета тоже никакого. И Кроули все это даже понимал. Теми остатками разума, которые слабо попискивали, задвинутые в угол мощным потоком истинно человеческого – таки да – кайфа.

Блаженства нежного самораспятия на кресте бесплодной любви и жалости ко всему сущему и, конечно, к себе как средоточию сущего.

Блаженства тем более сильного, что в случае Фергюса оно глушило не смутную неудовлетворенность жизнью, но адскую боль самоненависти – единственную дыру в его контрэмоциональной обороне, которую король постоянно и безуспешно латал беспощадной функциональностью.

Дине, Дине, зачем ты его оставил? Думаешь, им, царям наших внутренних преисподних, легко? Кто их пожалеет, если они сами себя не пожалеют? А пожалев, во что превратятся и превратят нас?

Трагикомическая быль о сторчавшемся демоне развеяла миф о безвредной прелести самого человечного из наркотиков, предъявив наглядный результат. Со стороны невинный страдательный свун оказался куда опасней и отвратней, чем видится апологетам. Не зря в серии звучал гимн героину, страшнейшему зверю в наркотической стае. Хотя, казалось бы, что плохого в расслабленности и легкой эйфории? Приличное же зелье для приличных людей,  любителей тихо грезить наяву. 

Заодно исчерпывающе разъяснилось, почему такое "очеловечивание" ставило на Пекле тот самый крест – пустой, без божества, без вдохновенья и прочего по списку. Чернодырный, никого ни от чего не спасающий.

И отмахнуться, сказав: мол, что человеку хорошо, то демону яд, - тоже не выходит. Кровь, чай, не святая водица, разделивших ее беса и сапиенса развезло одинаково, но жалкий черт непривычнее жалкого хомо, - так точнее. Человеку требовать исключительной любви истерикой и шантажом, размазывая сопли, считается простительным. Дурь эта, как и сказано, популярна и одобряема. Притом человек тогда неслабо отравился собственной эмпатичной биохимией и сдох бы, несмотря на весь иммунитет, не дежурь при нем неотлучно универсальный мобильный комплекс искусственного жизнеобеспечения.

А Фергюс выкарабкался. Дважды. В условиях, далеких от санаторных.

Но пока король с приятностью разлагался, все летело к чертям конкурентки.

Молодой демоненок, считавший кормежку заложников оскорбительной для своего демонического достоинства, в отсутствие босса принялся развлекаться.

Не-Лось, раз за разом слушая уведомление автоответчика о болезни величества, не находил себе места, а Лось все подозрительней на него глядел и все настойчивей намекал, что соратника, как только он притащит клинок, следует утилизировать немедля тем самым клинком, для проверки товара, вестимо. Причем исполнять, ессно, будет не Сэм – по уважительной технической причине. А угадайте, кто.

Ну не Колетт наш Сэмми, не Колетт.

Адская общественность впадала в уныние: монарх не торопился вызволять народ свой из бардака. Даже самые верные уже подумывали, как бы им обустроить ся при новой власти, пока менее верные спешили выслужиться. Впрочем, без радости, судя хоть по предсмертной реплике Лолы, в которой было больше горечи, чем торжества.

Если правитель – ничтожество, его подданным приходится рассчитывать только на себя, ибо помощи не будет.

На том все и закончилось. Хорошее средство против маленьких слабостей - ответственность. На заметку тем зависимым, у кого она есть. Вмазался Фергюс для снятия стресса и мужественно решил, что пора если не браться за ум – на это его пока не хватало, - то хотя бы позвать тех, кто пинками вернет оный ум на место. Урок номер два: в борьбе с собой опция "звонок врагу"может быть весьма полезна. Противопоказания: хроническая жалость к себе как основа существования. У таких пациентов от вражьего лечения может развиться аутоиммунный психологический резонанс, и будет, как с Сэмом.

Сюроборос опять цапнул себя за хвост. Сперва опытный наркоман, пытаясь пересотворить демона в человека, закономерно изваял образ свой и подобие. Вознамерясь же шантажировать торчка его зависимостью, Дин в итоге вынужден был ее лечить. И это не последняя рокировка в нашей аддиктивно-комплементарной тусовке.

Че-че-че-ченджес.

Собственно, лечение свелось к тому, что прибежали санитары, отняли пакетик с хёрт-комфортом и зафиксировали величество, весьма смущенное и слабо роптавшее. Они, дескать, понятия не имеют, как тяжек крест хомодемонической уникальности, а он от нее зависел, а она крысятничала, в смысле, Лола, и перо за это получала. Чисто блатной романс, заслушав который, Дин весело велел болезному врагу сейчас же слать на фиг эрзац-человечность и становиться тем, что он есть, - нормальным Злом.

Вообще-то беседы с Фергюсом Дин при Сэме мудро минимизирует. Он и так уже слишком тонко для охотника различает Ад под властью Кроули и Ад прочих владык. И слишком снисходительно относится к воровству сластей из автомата, которое нанесло Сэму тяжкую моральную травму. Из сострадания к брату Дин обозвал пациента владыкой порченых и опять же приказал соответствовать. В смысле, никаких конфет.

В тот момент очень хотелось утешающе погладить его величество по щетинке и вручить ему большой шуршащий пакет с шоколадками. Дин категорически неправ, хвастая лучшим качеством касиной человечности: пернатого он обучал сам, годами, лаской и таской, на пальцах и на практике. И будем еще посмотреть, чем обернется для Каси роман Дина с Первым Мечом. В захаркином прогнозе подобная динова трансформация подвигла касатика искать в наркоте обширного дамского общества и релаксу. И то потому только, что ангелы улетели. А сейчас они все на земле и нуждаются в доброй, но властной руке лидера, разъедаемого изнутри батарейкой покойного Тео.

Бедному же величеству силком вкололи нестерильную дрянь и посадили на цепь, причем отнюдь не в целях улучшения его несветлой личности.

А потом дрянь отняли и опять посадили. В постылый подвал, откуда при надобности изымали и куда возвращали по исполнении задачи. Смысла в этом был целый ноль. Может, Винты действовали рефлекторно, исходя из убеждения, что демон должен сидеть в кутузке, и наркоман тоже должен сидеть в кутузке. Но торчок торчку рознь. Фергюс и под кайфом не параноил, не агрессивничал, не суицидил, и в ломке не левитировал, башкой стены не таранил, глюков не гонял, бежать не стремился. Мирно дремал себе, пока обнаглевшие Винты не вламывались в юдоль скорби по новой срочной нужде. Они уже вполне усвоили рабовладельческий МО: извлекай как можно больше пользы и презирай ее источник.

Пришлось обормотов одернуть, заодно уточнив диспозцию. Он им не раб, а партнер, зато они ему – не партнеры, а халявщики и вредители. Вкратце напомнив про понесенный им ущерб, король отспорил толику комфорта – в виде мягкого кресла, динкиного порножурнала и приятного винчестерского общества. Живучее величество стремительно выздоравливало и перемещалось к эпицентру событий. Что правильно. Если Эго попадает в плен к самоненависти и в зависимость от чужих сантиментов, тут скорее созависимостью пахнет. И лечение требуется в консерватории, а не в застенке.

Вместо суровой борьбы с ломкой хитрый бес зачем-то бесил Сэма. Сознательно и настойчиво тыкал в нежное и слушал ответный скрежет зубовный, как музыку. Удивлял опытного абстинента своей интеллектуальной сохранностью, сострадал непоняткам бедного Лося, намекал на общность чувств, тех самых, которые превращают в ничтожество и требуют лечения. И чуть не мурлыкал, созерцая гнев только что пролеченного двумя ангелами Сэма. Небрежно корил за логические ляпы при поиске инфы, дивясь, как Винты умудряются функционировать без короля. Укор был адресован обоим, но и Дин выразительно глядел на штатного умника, усугубляя братние мучения.

Этими маневрами Кроули, желая того или нет, сбил Сэма с усвоенной им в последнее время позиции обиженного и вернул на прежний, взятый в известной церкви курс на причинение пользы. Настал миг, когда Лось принялся с детским азартом доказывать, что король бесполезен. Ну или станет бесполезным, как только найдет для них Меч. Ладно, еще Магнуса. Ладно, еще только ингредиенты для заклинания – и все.

Обнаружив центр мишени прямо перед собой, Фергюс радостно всадил в него парочку отравленных стрел-напоминаний, особо неприятных Сэму: об извлечении Гадриэля и обретении Дином Печати Каина. Оба дельца демон спроворил. Эрго, демон полезнее Сэма.

Так прямо и сказал.

Он подписал бы себе этим смертный приговор, не будь тот давным-давно подписан. Впридачу к полезным вампиру и ангелу Сэму только полезного демона не хватало. Набитого под завязку самыми невероятными знаниями обо всем на свете, экипированного дивными скиллами, с умом острым, как бритва, и мотивациями прозрачными, как слеза, неукоснительно соблюдающего договоренности, не обуянного гордыней и мстительностью, любящего всплакнуть и шоколадки. И тэдэ, и тэпэ.

Как эдакого мерзавца не убить. Непременно убить, и поскорее.

Как и сказано, Сэм – не Колетт, и для Фергюса это не тайна. Зачем он дразнил лосей, назойливо хвалясь собой, брильянтовым-яхонтовым? Возможно, укреплял слабую, норовящую отвалиться от команды фигуру,  повышая в сэмовых глазах ценность небрата за счет соперничества и ревности. Таки Сэм после этого поумерил обиженное фырканье и повысил внимание к Дину. Годным побочным эффектом стала и работоспособность: малыш начал думать. О пользе. Теоретически, он мог также служить страховкой для Дина, собравшегося в опасный бэд-трип. Риски же для Кроули если и возросли, то незначительно. В расстрельном списке Дина он нумер второй, сразу за Морковкой, в списке Сэма – нумер первый, невелика разница.  

За всеми этими хлопотами Дин обрел Меч почти незаметно, с минимальным участием короля. Все как-то само вышло: лезвие, вложенное в руку учителем, на сей раз – дедушкиным, плюс немного сэмовой крови. Фергюсу осталось только спустить Дина с цепи, чтобы Меч вспомнил вкус гемоглобина. Пронаблюдав рождение Нью-Каина, он снова переключился из режима лесоруба в режим ювелира. Объявил, что прозрел и теперь-де, представьте, увидел диново намерение убить его. Сэму небось приятно прослушать это в тыщу несчетный китайский раз. Дискуссию о полезности подытожил одной фразой, сообщив, что недоверие у него с Сэмом взаимное и правильное, и чертовски двусмысленна была та фраза. Ослиную челюсть прибрал от греха и сам прибрался. Не при Лосе же с Дином о насущном толковать. Вот ведь, минуту назад сам дрожащим голосом увещевал брата бросить Меч – и уже снова подбивает его взяться за эту стремную штуковину.

Дин ни с чем не спорил. Убить - так убить, прибрать - так прибрать. Больше всего Дину хотелось страстно восскорбеть о поцарапанной детке, и чтоб его оставили в покое. Залечь на дно и подумать - мечта извечная и несбыточная, как пирог.

И Фергюс оставил его в покое. Опция "звонка врагу" перешла к Дину. Много времени король ему дать не мог, Рыжая дышала в затылок и уродовала Импалу бессмысленными угрозами. Правда, в Аду дела были не так плохи, как следовало из предыдущих донесений, коль скоро супостатка, потеряв свою золотую роту в ловушке у Каина, плюнула на тупой электорат, за национальное демоническое самосознание коего так страстно сражалась, и объявила мобилизацию буратин.

Наркобесие.

Тут просится нелирическое отступление, поскольку наркозависимость стала явным трендом полусезона. За короткое время так или иначе были помянуты рогипнол, героин, валиум. Все три – родня друг другу и левиафаньим птицбургерам: вызывают блаженный пофигизм, иногда окрашенный абстрактной любовью ко всему миру, а иногда, якобы парадоксально, переходящий в озверение.

 Казалось бы, при чем тут бездушие, - но оно вплелось органично, заодно пролив лучик света на мутное прошлое, и, может быть, на неясное будущее.

Все наркотики так или иначе активируют систему биохимического поощрения, и все так или иначе подавляют либо сбивают с толку высшие нервные функции. Разница в порядке воздействия. Стимуляторы начинают с добавки позитива. Успокоители убавляют негатив. Нечто занудное и тревожащее, как сверчок за печкой папы Карло. Оно же культурные нормы, оно же "душа", неокортекс, тормозная система, клапан-предохранитель, ответственность и страдание.

В первом случае тяга к удовольствию высвобождает бешеную энергию, высасывая ее из этой самой "души" и тем искажая, уродуя "реактор", убавляя "свет" и вызывая "потемнение". Во втором "душа" вместе с энергией просто убирается куда-нибудь в Клетку, в баночку, сверчок забивается тапком, и прекращение дискомфорта само по себе становится наградой. В результате - никакого парадокса: озверение и оскотинивание – две стороны одной медали, именуемой регрессом. "Хочу – могу – делаю" – вот формула гармоничного сосуществования с самим собой, рефлекс без рефлексии, совершенство идеального зверя. Зачем нервничать, если можно просто устранить причину нервозности, сделав то, что хочется.

Поэтому училка младших классов спокойно, без тени тревожности, вколачивала в богоданного козла подсвечником азы эмпатии. Видно, давно мечталось, где-то в глубинах, да сверчок не велел. Все же за бытовой сволочизм убивать как-то не принято. Хотя еще вопрос, как обстоят дела с душой у таких охраняемых законом и моралью граждан.

Полный душевный покой в пределе, собственно, и есть бездушие. Когда тебе по фигу даже собственный пофигизм. Чего нет, то не болит. Незамутненная чистота почище чистилищной, где простые и честные побуждения ограничены изнутри друг другом, а снаружи – прочими психическими надстройками.

Выходит, в Клетке Сэма не мучили, а лечили. Мучил же абсолютно здорового и довольного пациента сверчок, разделяя волшебную формулу на две части, отсекая "хочу и могу" от желанной разрядки. Ныне Сэм, памятуя свой древесный "самоконтроль", сам стал мучителем: выпустил плененные демонами неокортексы, и те радостно рванули по шесткам, сиречь по мозгам, - терзать хозяев запретами.

Однозначно, он должен научить этому наркологов. В нашем мире освобожденные сверчки больше любят гулять в астрале.

Наверное, всю сверхъестественную наркоту можно поделить на две большие группы: стимуляторы – условно "демонические" зелья, которые искажают душу, отбирая ее свет; и транквилизаторы – условно "человеческие", которые душу не портят, а только отодвигают, чтоб жить не мешала. Те и другие безусловно универсальны и в принципе доступны всем. Выбор – дело личное, как и реакции. Экстази-боя когда-то манило ощущение силы и власти. Фергюсу понравилось чувствовать себя слабым и зависимым. Хомо, хлебнув демонизма, наслаждался своей особостью. Демон, приняв дозу эрзац-гуманизма, смаковал элегическую горечь обыденности – как он ее понимал. Кому чего недоставало.

А училке не хватало решимости постоять за себя. А Билли тяготился материнской опекой.

В нашем мире выделяются еще психоделики. В мире Суперов они не выделяются. Ибо пронизывают собой всю "настоящую солидную реальность", на том она и стоит.

Может быть, наша, не менее солидная, стоит на том же.

На транках в разное время сиживали оба Винта. Год Дина в Семье, по определению Гэмбл, символизировал разновидность бездушия, пока Сэм наслаждался бездушием буквальным. Позже Дин побыл идеальным зверем в чистилище, а Сэм тем временем вкушал тихое амельное счастье.

В 4-м сезоне Дин подчистую оправдал зверенышей, не ведающих, что они творят. В 6-м ужаснулся себе и вылечил буратина. С помощью Смерти.  Нынче с пониманием относится к лопнувшему терпению и считает, что бездушные таки способны себя контролировать. Героинщик Кроули точно способен, а у него души, как известно, давно нету. Исправно работающее рацио, видимо, может ее с успехом заменять. С таким успехом, что порой его не меньше, чем душу, хочется заткнуть дозой беспочвенного свуна. Декапитация, конечно, надежнее, но это слишком уж окончательное решение проклятого вопроса.

Стимы тоже знакомы братьям. Служба в Аду была не менее упоительна, чем наземная охота за темным кайфом. Недавно Дин, пытаясь вывести братишку из овощного статуса, подкормил его "винтом" (он же "мет", он же "движитель", "винчестер", "беда"; привет ноосфере). Но Сэм уже не тот, что бывалоча, его истощенная душа на перерасход энергии реагирует сожжением пробок и бегством в лесной домик с камином и Смертью. Выманить его оттуда можно только очередным метадоновым курсом, но и метадон нынче какой-то левый, из небесной тюряги, и, похоже, просроченный, аж эдемского выпуска.

Правда, "беда", на которую с превеликой опаской сейчас подсел Дин, ненамного свежее, зато у Дина запасов энергии хватит… даже страшно представить, на что их хватит. Дину первому и страшно, ибо возможные масштабы беды смутно чувствует только он. Плюс, конечно, его темное Эго и еще более темный актуальный архетип. Снова привет ноосфере: Каином на слэнге зовется наркодилер. Темнее Каина лишь Абадон, общий враг троицы, воплощенная черная злоба.

Дину предстоит сравняться с ней, чтобы минус на минус дал если не плюс, то взаимную аннигиляцию. Бездна бездну призывает, и все такое. Больше некому. Опять. Архангелов нет, ангелам не до Ада, и правильно, не их это разборка. Ненависть Каина блокирована запретом Колетт, сам он с мухоморами завязал, хоть главный гриб и пылился в кладовке меж континентальных плит. Правителю Пекла по силе ненависти с сынами человеческими вообще не тягаться, ему б, злодею, дамский роман да конфетку. Не, король, конечно, вспыльчив и убивает легко. Сколько он зарезал, сколько перерезал. Но его гнев – что спичка, вспыхнул, и ага. Только выдающаяся самоненависть Дина дает надежду, и она же создает проблему. Для Дина. И для Кроули. Хотя законную заявку демона на включение в семью Дин отклонил, у них не только враг общий.

Оснастив динову батарейку наследными артефактами, способными перенаправить мощь деструкции вовне, король получит своего всесокрушающего ферзя.

Сравнительная чертовщина.

Игра с такими высокими энергиями – это не игра с огнем, это гораздо, гораздо опаснее. Можно ненароком провертеть в мироздании еще одну черную дыру. Или белую. Или зажечь сверхновую. Зависит от исходного материала.

Поэтому король обихаживает материал очень аккуратно. Пугать Дина нельзя, тот сам боится, и это тоже их общая проблема. Успокаивать враньем – тем паче нельзя. Насколько же проще работалось Руби среди ее прекрасного, высококультурного Бобруйска. Насколько проще была и сама Руби. Восхитительно, до визга, схожие ситуации различает главным образом черт, который даже не в деталях – он сам эта деталь. Ибо у каждого клиента не только своя дурь, но и свой бес-маркер, характеризующий клиента полнее любого личного дела.

Ежели вкратце: оба Винта морально пострадали от обрушения своих концепций (избранности и оправданности охоты, соответственно). Обоим в компенсацию предложены головы особо злостных демониц экстра-класса, которых, кажется, никак нельзя не убить. Обе связаны близкими отношениями лично с дьяволом и претендуют на лидерство в Аду. Для убийства обеих требуется некая Сииила, таящаяся в наркоте. Оба Винтика привлекают своих демонов к охоте и тайно друг от дружки бегают к ним на рабочие свидания, типа, пивка попить. Оба демона воспитанников теребят и поторапливают. Цель обоих – получить источник специфической энергии по заданному образцу и с его помощью восстановить некую архетипическую ситуацию.  

Строго говоря, речь об обретении Самости – той "высшей силы", которая "присматривает" за индивидом и имеет на него судьбоносный план. Демон-Эго рулит процессом, выводя бессознательное в свет осознания, - это его прямая должностная обязанность. Стимулирование сверхценной идеей (голова на блюде – роскошный символ), отказ от некой части себя (трактуется как жертва собой) ради обретения другой, сокрытой части себя же, выброс помянутой энергии в момент, когда эта часть наконец высвобождается. Событие не всегда радостное, но всегда великое. Архетипическая идентификация – не конец, а начало, шанс для самоизменения. Узнав новую внутреннюю территорию, можно ее принять или отторгнуть,  раствориться в ней или подчинить ее, или выстроить с ней иные сознательные отношения.

В этом пункте наркотические аллюзии обрываются, потому что цель реальной наркомании одна – извлечение только и исключительно определенных ощущений, и конец этой дороги всегда один – деградация и распад. Донна, Фергюс, буратины – типичные образчики такой реалистичной аддикции, ни к какому изменению заведомо не ведущей. Крысы, жмущие на пресловутую кнопку.

Исход "наркомании" фигуральной зависит от индивида и тоже необязательно лучезарен. Сэмово Эго, бывшее когда-то человеком, не пережило своего триумфа - бедняжку прикончило внезапное осознание сатанинского аспекта. Но долгая счастливая жизнь Руби все равно не светила: освобожденный узник планировал уничтожить весь эго-комплекс.  Потом было отрицание и отторжение Люцифера без осмысления его как части Самости. Итог: бездушие, безумие, дефициты, резонансы и прочие остатки благодати – "целительной энергии, исходящей от Самости" (с). Трупики обитателей глубин, приносимые бушующей эго-инфляцией на пустынные сэмовы берега.   

Опять все повторяется, и опять все иначе, как водится в СПН. Экс-ведьма Руби ссылалась на память о человечности как причину ее чуткости и доброты. Багровый дух Кроули попробовал "быть человеком", потом ему было ой как стыдно. "Я великолепна!" – абсолютно серьезно восклицала Руби за пару минут до кончины от своего же ножика. "Бриллиант! Это я о себе, разумеется", - пыхтел в пространство мазохист Фергюс за пару минут до отъема Меча у братьев.

Не странно будет, если и дуэль Дина с Аби пройдет в монастырских декорациях – Рыжая любит монастыри. А Фергюс к религиям, кажется, безразличен, хотя по случаю может перекреститься. Циник и прагматик, он помог упаковать обратно то, что распаковала в Ильчестере Руби руками Сэма, с чего и началось сотрудничество с Дином. Причем исключительно в шкурных интересах, которые случайно совпали с интересами человечества. И потом опять совпали. И сейчас вот снова. Так же случайно короля перекрестков вынесло в статус предстоятеля за весь демонический народ, спасаемый и облагораживаемый его хлопотами, отчего Ад стал регулярно оказываться по одну сторону баррикад с людьми.

Если, конечно, у людей не падает планка и они не пытаются исключить правовое государство профессиональных искусителей из жизни психоверсума – чтоб не мешало хорошим, но хромающим сапиенсам невозбранно блистать добродетелями.

Руби работала прицельно с Сэмом, трансформируя его согласно генплану. Кроули принял деятельное участие в переписывании глобального сценария, начав с себя, – в буквальном смысле вписался в текст Чака, кардинально переработал арку Пекла, встряхнул пургаторий и начал оказывать неслабое, хоть по большей части опосредованное, воздействие на Небеса. Все пять лет он исправно снабжал Дина советами, артефактами и реальной подмогой – по мере необходимости, а также своевольничал, донимал, угрожал, приводил в бешенство и отчаяние – время от времени. Попыток прямой психической трансформации Не-Лося он до недавнего времени не предпринимал. Это Дин первый начал, вздумав преобразить Кроули в Саманту Несмеяну. Для Дина он – "знакомый дьявол", их дежурный обмен приветствиями уже напоминает незабвенно-эпичное "джерк-бич". В отличие от сомнительной девицы с туманными, но щедрыми обещаниями, какой предстала в свое время Руби перед Сэмом. Дин своего черта от всей души не переваривает, но кое в чем может на него положиться.

Демоны лгут – эта аксиома сопровождает темненьких с первого с ними знакомства и доселе, когда уже перестала быть аксиомой. Они говорят и правду, когда это им выгодно. Фергюсу правда почему-то выгодна чаще, чем можно бы ожидать. Непревзойденный магистр ловушек и мелкого текста в контрактах дорожит деловой репутацией и свою часть договоренностей выполняет неукоснительно. Иное дело – стиль исполнения у него своеобразный, но о том он опять же уведомил в самом начале сотрудничества и даже продемонстрировал, "что значит работать с демоном". Это значит – в процессе получить по башке в буквальном или фигуральном смысле, но в итоге обрести то, ради чего все затевалось. А еще это значит жертвы. Непременный атрибут демонизма и охоты. Хроническая динова боль, опять перешедшая в острую. И опять, как когда-то в Аду, потребовавшая наркоза.

Сэм потреблял готовый стим из демонов, Кроули - транк из людей.  Дину предложено самому  состряпать свой анестетик, собрав уникальные ингредиенты. Клеймо Каина, чай, не эссенция кракена, которой у Фергюса в Белизе – как того гуталину. Ну и, по обыкновению, каждый шаг на этом пути должен быть осознанным и добровольным.   

Потому что цель прежняя – извлечение себя из глубин, форматирование Самости.

Психалхимия.

От первой же дозы Дина, что называется, повело поперек трассы. Неудивительно: Меч - его персональная дурь, тяга к которой обусловлена и генами, и личными причинами. Незадачливому демиургу иногда очень хочется взять ломик или иной тяжелый предмет и раздолбать что-нибудь дорогое. Так автор, уверившись в своей бездарности, швыряет в огонь рукопись, кромсает холст и сминает глину, принявшую несовершенные очертания. Так неопытный бог, видя развращение человеков, раскаивается, что создал их, и объявляет биоцид. Это даже не агрессия – это деструкция в чистом виде, не оскверненная примесями эгоистичных желаний вроде силы, славы, власти, мести, ибо к чему все это созидателю, который запорол  созидание. Остается только разжаловать себя из строителей в разрушители и, раз гармонии не вышло, смешать непослушный материал до полной бесформенной равноэпичности каждого атома с каждым атомом и сдаться своему вечному сопернику и априорному победителю - мировой энтропии, мирно спящей от потопа до погрома.

Когда созидающее начало входит в раж самонаказания за косорукость, его миру приходится солонее, чем в любой армагеддон. Потому что ломать – не строить, душа не болит. А когда душа не болит – это очень клёво. И очень страшно.

Страху сему Дина никто не учил, как и созиданию. Его учили только разрушать и оправдывать разрушение, и наука эта была поперек всей его натуры. Он старался, чтобы деструктивная сторона охоты хотя бы не затмевала конструктивную, спасительную. С очень переменным успехом. Фергюс далеко не первый, кто подсаживает его на боевые мухоморы, а Каин – не только символ трагического отчуждения, дядька, одемонившийся с горя, после того как провалил все свои миссии: старшего брата, исполнителя скучной божьей заповеди о возделывании сада, первого жреца бескровной религии, чьи мирные жертвы были никому не нужны. Он еще отец убийства и тренер идеальных убийц. Он же – их палач, повелевший своему потомку прикончить любимую воспитанницу.

Каин - точка двойной идентификации: на аверсе сам Дин, на реверсе Джон. Точка фатальной метаморфозы из неудачника в преступника, из нелюбимого первенца в отца-чудовище. Снова эта аневризма, не удаляемая никакими прощениями-отпущениями. Может, Фергюс, спец по взлому мозгов, сумеет с ней справиться хоть когда-нибудь?

Персонализированный диновым Эго архетип отдалился от канона библейского и приблизился к канону Чака. Грех ревнивой зависти так и остался лежать у порога нетронутым, зато бог-отец обернулся дьяволом и потребовал кровавого служения. Первый защитник первой человеческой семьи, Каин принял это бремя, не ему предназначенное, оно потому и стало бременем, а не призванием. Каиниты не филонят, все, за что берутся, они делают хорошо и даже стараются любить то, что делают, от чего ни им, ни миру не легче. Он создал оружие. Он породил убийство. И, поняв, что убить убийство невозможно, сдался.

Отчуждение эго от источника энергии, Самости, – противофаза эго-инфляции, необходимая для развития, чтобы залечь-подумать, и для предотвращения катастроф, когда опасная энергия выходит из-под контроля.

В свое время Везунчик Лепрекон, единственный демон, просекший, чем грозит восторженным деткам возвращение папочки, активно поучаствовал в его повторной посадке. И поплатился за это жесточайшим энергодефицитом как раз тогда, когда энергия была нужна более чем когда-либо – для капитальной перестройки родительского дома. На земле разразилась эпоха бездушия буквального и символического, царство небесное разделилось в самом себе, имитируя бурную деятельность, а новоявленный король затеял глубокое бурение бессознательных недр и, кажется, слегка потерял голову, взяв в компаньоны обиженную общественным непониманием сверхценность. Итогом стала мега-инфляция: рептильные слои Самости целый сезон текли широким селевым потоком, но использовать его энергию в мирных целях так и не вышло, даже когда Дин укротил поток, добыв из него чистейший ручей по имени Бенни.

К папочкиным киловаттам короля по-прежнему не тянет, одну только детальку с обесточенного энергоблока он решил использовать. Деталь знаковая: дьявольская, но долго бывшая в употреблении у человека, причем, несмотря на очевидное "затемняющее" действие, может десятилетиями жить на хозяйском запястье без вреда для окружающих. Максимальный эффект она оказывает только в сочетании с первым орудием убийства, представляющим звериное царство. Челюсть зверя и есть наркотический стимулятор, он снимает контроль, позволяя разрядить напряжение, чем и причиняет великий кайф. Печать же, как предупредил Каин, - бремя. Это клапан, которые перенаправляет силу деструкции вовне, и, видимо, доставляет неприятные ощущения, если внутреннее давление велико.

Логично: сам сатана – теневой аспект творца, воплощенное искажение его замыслов, ибо деструкция – оборотная сторона созидания. И сатанинский гаджет - трансформатор светлых потенций в темные, венец творения – в доэтическое животное, муки созидания - в преступное наслаждение разрушения. Эдакий наручный Аластар.

Но, наверное, все-таки надо учиться им управлять. Лучше на кошках. Рыжих. Потому что аспект законный, хоть и теневой, и никуда он из человеческой натуры не денется, как и все аспекты-обитатели психоверсума. Сам Чак называл себя ужасным, жестоким богом. И ведь был прав. Наследничек его тоже не фиялка, да еще и в литературной симметрии не смыслит ни фига. Кто знает, может быть, приборчик этот можно даже заставить работать в обратную сторону – как сублиматор негативных энергий в созидательные.

В общем, Фергюс экспериментирует.

Плановый бой двух идеальных машин для убийства, по идее, не так страшен глобусу, как бой двух архангелов. В обоих случаях дело, можно сказать, частное, семейное. Дин и Аби – плоды одинакового, каинова воспитания, но рыжей бабе досталось куда больше любви. Хотя последние полтораста лет и ее личная жизнь полна неудач, превзойти Дина в ненависти к Дину ей вряд ли по силам. Сказано: "только Сотворивший его может приблизить к нему меч свой". Каин приблизил, ничего хорошего из того не вышло. Зачищать косяки предков – святой долг потомков, но, кажется, к сотворению Аби в ее нынешнем виде и лично Дин причастен. Он поймал ее во внутреннюю ловушку, подбив деда Генри предать любившую его Джози, в которую облеклась Аби, как когда-то в Колетт. Он раскромсал ее на кусочки, и она пересобралась заново. Он ослабил Ад и его короля, де факто позволив ей притязать на управление эго-комплексом. Архетипически родная Дину, Аби – уже не каинова, а его собственная воплощенная тяга к саморазрушению, она же - общая проблема Дина и Фергюса. Дин, несомненно, вправе приблизить к ней меч – теперь уже свой.

Но, к слову об архетипах, меч – символ многозначный. В том числе фаллический. В каковом значении он совмещает аспект разрушения/подчинения хаотичных "женских" энергий и аспект созидания, упорядочения, порождения нового. Еще один прибор-трансформатор, пресловутый шаг от ненависти до любви и обратно. Каин полпути прошел, а на втором шаге запутался и завис. Нужна перезагрузка.

Дин пока не прошел и первого. Его высшие психические настройки исключают любовь к агрессии. Их можно заблокировать болью. Или наркотиком. Поэтому – Меч. Поэтому Дин сознательно боится Меча, а подсознательно тянется к нему. Поэтому цепляется за – смешно сказать – рационализацию убийства, которая якобы в корне меняет дело, принципиально отличая убийцу с веским резоном от убийцы без оного. И при том - ни слова об Абадон, будто она перестала быть этим самым резоном, будто Дин вдруг запамятовал, зачем  получил бесценный дар Первенца.

Кроули деликатно предположил, что виной тому страх. Интуитивный страх – к чертям королевскую деликатность - влюбиться в любовницу пращура и, возможно, дедушки. Совершенно новый зверь, вырезанный однажды на адской дыбе, на поверку оказался очень старым зверем. А отнюдь не чужое зверю чувство, страшнее и прекраснее которого нет в мире, известно было еще древним - как ангел бездны и демон разрушения. Абадон.

Скажи Фергюс, что так и надо, - быть ему трупом уже без всяких отсрочек. Дин и Аби неравнодушны ко злу, хотя их неравнодушие полярно по содержанию. Но крайности сходятся. И королю очень нужно, чтобы они сошлись. Чтобы Дин довел до конца дельце, на которое Первенца не хватило. Сперва отождествившись с первопредком, потеряв себя, а затем обретя себя, обновленного. Или не обретя, если в беспросветных глубинах, куда ведет Меч и где живет и резвится Абадон, себя вдруг не окажется. Рацио там не помощник, Марианнская дыра против тех недр – что овражек. Оно берется лишь аккуратно довести свое слепнущее и глохнущее абсолютное оружие до края бездны, минуя столбы и канавы.

А дальше вся надежда – на те самые особенности материала и ту самую помощь, которую поминал король. Любую. Сгодится все, что повысит шанс избавиться от драконихи и не получить взамен дракона. При другом материале, конечно, шанса бы не было вовсе. Каин – и тот сдался, но Дин никогда не сдается. С помощью пока не очень. Сэм хоть и приведен в максимально эпичное состояние, особо полагаться на него не приходится, он на пару с Касом интенсивно резонирует с нью-господом. Да и вообще спаситель из него – как из медузы седло, Гади свидетель. Сестра в сказке, боевой брат в бессознательном, мировая энтропия где-то хрустит фастфудом. Пока Дин и его демон – вдвоем отнюдь не против целого внутреннего мира, а только одной дурной бабы с неудавшейся личной жизнью. Страшная сила, между прочим.

К чему затея приведет – Чак весть, и речь не о том даже, под какой монастырь может подвести всех убийство Рыжей и что оттуда выползет. Можно утверждать, что Кроули не готовит втайне освобождение Люцифера. Нельзя утверждать, что он учел все возможные побочные эффекты. Открывая чистилище, он тоже не ждал Дика Романа из чрева компаньона. Но, просчитав все доступные для просчитывания входящие, рацио готово рискнуть головой. Альтернатива – надраться сантиментами, включить "Касабланку" и ждать конца.

По крайней мере на сей раз он, кажется, ищет энергию Самости в верном направлении и в правильной компании.

Прельщение.

Еле дождавшись тут же сброшенного звонка, Фергюс кометой примчался в занюханный бар, где Дин его не ждал. Настолько не ждал, что Сэму о том даже знать незачем, пусть лучше изучит лирические предпосылки наследственного геморроя. Классический ведь сюжет: она любила его, а он любил спасать людей. Лучше бы она любила пончики.

А Дину от беса ничего не нать. И Меча не нать, и веской причины его использовать, и вообще демон понятия не имеет, что Дин думает. Он просто пришел поискать Абадон в скверном пиве и бильярдных шарах, так что пусть король катится туда, куда ему путь заведомо закрыт.

Чертово Эго с интересом наблюдало, как союзник, явившийся в общем-то за разрешением совершить неправильный поступок, мечется, страшась и мечтая утратить себя и цепляясь за хлипкий тросик несвойственного ему самообмана. "Возвышенная  мораль - последнее прибежище, когда человек чувствует, что стоит на безнадежно неправильном пути", говорил небезызвестный королевский тезка. Дин, закоренелый аморалист, предпочел рационализацию, на которой выстроил тезис о своем несходстве с Каином. 

Бедная шестая заповедь, давно погребенная под обильной и разнообразной апологетикой ее массовых нарушений. Кому, спрашивается, Дин это говорил, - собственному въедливому рацио? Оно и не подумало радостно наречь Дина своим мальчиком и посулить, что столь многомудрому палачу Меч, конечно же, не навредит. Напротив, Кроули возмутился до глубины отсутствия души и даже взволновался здравием ферзя. Недавно тот легко признал себя убийцей, равным Каину, и Каин признал Дина равным себе. Теперь яблочко доказывало, что яблоньке оно не родня и даже рядом не лежало. Будто Печать сатаны, зудевшая на диновой руке, не удостоверяла неразрывную связь убийства со спасением, и не из нее вылупились все на свете охотники с той же уважительной причиной, оправдывающей ту же зависимость. А Сары и Тары – просто жертвы беспричинного зла, из врожденной вредности идущего по пятам ланцелотов. Не Дин же снимал шкуру с Тары. С Тары – не Дин.

Омлет, яйца эт сетера. За цинизм, кстати, тоже убивать можно, отличный повод.  

От дает Джоныч. Но чего не ляпнешь с перепугу. Любая деструкция, будь то разрушение или  саморазрушение, имеет причину. Беспричинно только созидание и самосозидание, зерна-искорки которого, вплетенные в ткань универсума, прорастают то там, то сям. Небеса просто так никому на голову не падают, и эго-комплекс не сам по себе оказался на развилке между допотопным, пардон, рыцарством и шоу-бизнесом.

Но клиент всегда прав, и, устроив Дину выволочку за попытку отречься от идентичности, Кроули тут же снабдил его искомой причиной. На этот предсказуемый случай у него имелась  домашняя заготовка, благо, королевский драмкружок даже в смутные времена не прекращал работу. Вклинившись между молодым наивным охотником и старым опытным чертом, Дин вроде как спас кого-то из них, а может быть, даже обоих. Это было правильно, хоть и понарошку, и добавило материалу еще немного прочности. Жить пасторальной жизнью позднего Каина - с Печатью, но без Меча, - зная, что в бой с нечистью идут одни салаги, Колетт Дина не заставляла.

Заодно Джейк уверился, что у его короля есть серьезные зарубежные связи, а Дин – что король вернулся к наркотику, ибо демоны не поливают лилий; чай, не графья де Ла Фер. Кроули не стал развеивать эти маленькие заблуждения, к тому же недалекие от истины. Верная вражда порой надежнее верной дружбы, а зависимость Эго - хоть и не от крови случайных прохожих, - факт не так чтоб новый. И Дин меньше стесняться будет, зная, что не он один такой, аддиктивный. Чего тут рационализировать да романтизировать: Меч – такая же "сила", как кровь – "человечность". Это просто мухомор, чтоб машине для убийств веселее работалось, и смешивать его с седативами для добрых снов король, нудный, как Минздрав, не рекомендует. Ему нужен боевой ферзь, а не "особый демон", закусывающий стимулятор самообманами в широком ассортименте. Полинаркомания – не наш метод.

Дин все равно стеснялся, поэтому пылко доказывал, что убийство Абадон и есть его единственное желание. Ладно, не единственное, но другие не имеют значения, потому что шанс же. Шанс уничтожить стерву. Или шанс получить свою Прелесть. Какая разница, что первично, ежели неразделимо.

Помнится, кто-то чью-то зависимость использовать хотел. Ан ченджес.

Дилер слушал, недоверчиво щурясь. Покойная коллега тщательно отвлекала клиента от его истинных побуждений. Фергюсу нужно, чтобы Дин осознавал свои как можно четче. Шотландский экс-портной ваяет не бальный костюм для дьявола, а деревянный для дьявольского рыцаря, тут не только материал, но и способ обработки другой. Душе Дина сейчас нельзя спать, у нее важный диалог с хозяином о том, чего она хочет, чего боится, чего стыдится. Перекрестье страшных и стыдных желаний и есть прицел.

До полного осознания, конечно, еще далеко, но это уже не то, что с Печатью Каина, которую Дин цапнул не думая: поможет убить? – заверните. Сейчас, по крайней мере, он вспомнил о врагине, чье имя не произносил в течение всей неназначенной встречи. Миссия принята не только добровольного, но и осмысленно. Клиент созрел.

Пресловутое "потемнение", сиречь развитие наркотических симптомов, теперь ускорилось.  Уже заметно страдают: интеллект (ну да, свое отличие от Каина Дин обосновал зачетно), интуиция (Дин охотника от демона с полувзгляда отличает; впрочем, нынче приличные демоны тоже нуждаются в его защите), память (как же его звали, того парня, торговавшего перьями эльфов и костями грифонов? Неважно, все равно помер). Закатился под плинтус интерес к окружающему, даже шальные скиллы Метика взволновали Дина несильно и ненадолго – пущай с этим богом-небогом Сэм да Кас разбираются.

А Печать все зудит, требуя своих маленьких сладостей, и Дин кормит ее потихоньку, когда выпадает оказия, пока еще сохраняя контроль над ситуацией. Скажем, Гади, - ну заслужил же, гад, чтоб над его мордой лица поработали. Главное – Сэма услать, а гада не убивать. И не убил ведь, только отметелил ангела до обморока безо всяких подручных средств, уработавшись так, что мало отличался от жертвы и еще меньше – от обколотого в зюзю Фергюса. Зато было ему хорошо. Кабы еще Сэм не спрашивал, хорошо ли ему…

Все это, конечно, печально выглядит и для здоровья вредно, к тому же беспокоит ангельская линия, пущенная Дином на самотек. На ней тоже много всего и помимо фикрайтерских потуг Мета, блистательно отразивших взгляды аудитории на бездарей-авторов. Например, батарейка, разъедающая Касу пузо, и жажда лидерства, разъедающая ему же голову. Или Гадя, который, кажется, потихоньку приходит в себя и от сэмовых испарений, и от давления союзника и обретает собственное измерение. Авось хоть король краем глаза за пернатыми наблюдает, у него все же и личные счеты к Иксу есть: Кевин да Наоми, как минимум. Дину не до того. Дин внутрь себя смотрит, свою злобу-зазнобу ищет. Руби "искала" Лилит лично, ибо миг судьбоносной встречи зависел от генплана. Фергюс мудро поручил Дину определить момент самому. 

Видимо, наступит он аккурат в клиффхангер, где-нибудь у Эдемских врат, где все и встретятся.

________________________________

* М. А. Булгаков. "Морфий"