20 февр. 2012 г.

7.14: Из глубин

Трусы обычно не сознают всей силы своего страха.
 (Франсуа де Ларошфуко)

Материализация страхов, тайных и явных, шла полным ходом.

 Сэм опять удирал от чего-то ужасного и враждебного. В последнее время это случалось с ним все чаще. Уж не заразился ли герой смертоносным вирусом страха?
Увы, страх был не инфекционный - его собственный, росший из давней детской убежденности, что клоуны порой убивают.
А чего боишься – то и случается.

Сэм прятался за машиной и твердил себе, как заклинание: все, что кровоточит, можно убить. Но его кошмар - зеленовласый клоун с крупными грязными зубами и злобной улыбкой – ждал его поблизости и умирать не собирался.

Сэм влетел в какой-то гараж, забаррикадировал дверь и оледенел, услышав грохот рушащихся заслонов. Клоун, мерзко хихикая, вломился в убежище. Да он был здесь не один! Откуда-то возник его напарничек – такой же пестрый, гнусный и злокозненный, и пули его не брали, а лишь смешили…

Заливавшая мир грязь расцветилась веселыми радужными оттенками, не став оттого чище.

А ведь часов за шестьдесят до того ничто не предвещало. Дин помалу приходил в себя от внезапного и быстротечного отцовства, продолжая держать руку на пульсе поисков левиафаньего босса. Это было не так просто: параноик Фрэнк требовал неослабной конспирации, на которую братья уже махнули рукой, вернувшись к ночевкам в мотелях от пустых развалин. Он связывался с Дином через уличные телефоны-автоматы и спрашивал кодовое слово.

Учтиво пообщавшись с чокнутым гением, Дин брезгливо отер ладонь о куртку: по его мнению, общественные телефоны были рассадниками всевозможной заразы. Фрэнк продолжал поиски Дика, пока безуспешные. Чудо-девы, производящие на свет скороспелых младенцев-отцеубийц,  тоже как сквозь землю провалились. Зато Сэм накопал нечто в Канзасе, земле чудес, откуда вихри вечно уносят маленьких девочек к страшным приключениям.

За неимением лучшего, Дин не возражал – чтобы перебить мерзкое послевкусие последней охоты, он готов был взяться за любую работенку. При условии, выдвинутом им себе самому и озвученном Сэму: никаких больше уютных баров, горячих цыпочек и трогательных младенцев! Осклабившемуся в притворном удивлении младшему старший посулил: вот породит Сэм свое чудище – Дин поглядит на его веселье.

В Канзасе их ждал труп дородного мужчины средних лет, увитый гирляндами волдырей разного размера. Впечатление было такое, будто его обнял гигантский осьминог. Метров десяти в диаметре, компетентно уточнил молодой и любознательный патанатом. А потом, видимо, тихоокеанский гость Канзаса выгрыз в шее жертвы дыру и выпил кровь.

Дин ворчал, не понимая, ищут они осьмивампа или вампонога. Особо экзотичные охоты обостряли его талант к конструированию неологизмов.

Вдова покойного сдержанно скорбела, и наши федералы из уважения к ее горю постарались задать лишь самые необходимые вопросы: например, не замечала ли она каких-либо странностей в доме или скелетов в мужнином шкафу. Миссис Харпер, чуть поколебавшись, отправила агентов за секретами мужа к их няне, бывшей в доме в день смерти супруга. Винты со всей учтивостью откланялись, не заметив на лестнице девочку, судорожно вздохнувшую, когда за ними закрылась дверь.

Запахло банальным любовным треугольником из эротической киношки. Правда, в сей классический сюжет слегка не вписывался хоррор со щупальцами - ревнивые жены обычно утешались более мирными способами, нежели скармливание неверных мужей зубастым осьминогам. И главное – зачем, какая в том польза? – задумался Сэм.

Дин, чуть скривившись, на полсекунды завис, но быстро вернулся к текущим задачам. Объем работ поделили по-братски: один оставался вынюхивать детали в доме усопшего, другой отправлялся к няне. Сэм попытался было взять эту роль на себя, дабы оградить морально неустойчивого родича от горячих цыпочек. Но кто сказал, что Стейси - цыпочка горячая? – возмутился Дин.

 Она и впрямь уступала Лидии, хотя была по-своему мила: Дин оценил объективно, без малейших личных поползновений. Подозрения в интрижке с покойным Брайаном она отвергла - а кто бы не отверг? В вечер его смерти няня долго сидела с маленькой подопечной, утешая ее. У Келли был день рождения, его праздновали у Плаки, но ее мамы не было в городе, а папа заглянул лишь на минутку, и глупые дети говорили, что родители именинницу не любят. Девочка ужасно расстроилась.  Ну вот, а странностей в доме Стейси, как и ее хозяйка Дебра, никаких не замечала. Разве что малышка Келли всех достала своим страхом монстра, якобы живущего в ее шкафу.

Дину сказанного было достаточно. Он спешно отдал Сэму распоряжение переключиться с мамы на обиженную дочь. Название кафе, где обидели девочку, не зря показалось ему знакомым. В "Волшебных зверинцах Плаки Пеннивистля", сети детских пиццерий по всей стране, родители бросали своих чад, чтобы отдохнуть. Чадам предоставлялись легкие закуски и немудрящие развлечения в виде ряженых сотрудников, игровых автоматов и рисовальных конкурсов. Сиживал там в свое время и маленький Сэм.

Сэм большой подрулил к Келли, рисовавшей мелом на асфальте. Девочка правоохранного дядю узнала и предупредила, что мама будет сердиться, увидев ее беседующей с ним. Как сердилась после того, что Келли сказала полицейским. А сказала она всего лишь, что предупреждала папу: монстр придет за ним…

Когда Дебра, подозрительно зыркая на агента, увела дочь в дом, Сэм вгляделся в рисунок Келли. На него скалился острыми зубами здоровенный хмурый осьминог.

Потом спустилась ночь, и по канзасской земле зацокали копыта. Мужчина в домашнем халате поверх пижамы со всех ног удирал от белой лошадки. Неуклюже перевалился через непрочный заборчик, прислушался, устало привалился к тонкой стене – и захрипел, пронзенный насквозь какой-то витой штуковиной.

Белый единорог по ту сторону забора победно заржал и ускакал, роняя капли крови с острого рога, и вились за ним радужными вымпелами веселые разноцветные газы из-под хвоста.

Было то за пару ночей до этой, нынешней, когда бедняга Сэм, взятый в клещи злобными клоунами, стал прорываться из окружения, руководствуясь максимой: "Все, что кровоточит, можно убить". К несчастью, пули вышибли из клоунов не кровь, а пыль, страшно развеселив супостатов. Заломав жертве могучие плечи, они принялись с хохотом мутузить второго лучшего охотника планеты.

А тогда Сэм еще преспокойно отсиживался в мотеле "Тикси" с гавайским декоративным уклоном, пока Дин на месте события разглядывал здоровущую дыру с лохматыми краями в заборе. Местные копы уже сообщили о лошадиных следах, но Дин пока не врубался, как увязать меж собой коня и нанизанного на какое-то острие, как бабочка на булавку, мужика. Копьем его, что ль, проткнули? Наездник какой-нибудь? Или… наездница?

Копы пожимали плечами и сочувственно поглядывали на вдову, которой сегодня пришлось забрать сына из школы пораньше, чтобы сообщить ему пренеприятнейшее известие. Осененный мыслью, Дин двинулся к горюющей женщине с одним-единственным странным вопросом: не было ли вчера у ее сына дня рождения?

Та удивилась. Нет, вчера Билли ничего не праздновал. На день рождения к другу ходил – было дело. Вместе с папой…

Дин решил привлечь к делу напарника и сразу же спросил, помнит ли тот пиццерию Плаки.
Нервно помолчав, Сэм заявил, что не помнит. Со следующим вопросом уточнил: помнит и ненавидит. Дин его там бросал, а сам бегал по девчонкам. А там, может, и не тюрьма, но ничего веселого, как воображал Дин. Отвратительный запах, отвратительное мороженое…

Дин прервал хейтерский спич – никто мороженого Сэму не навязывает; от него всего-то и требуется – наведаться в эту малышовую богадельню, где как минимум двое детишек отметились накануне дивной кончины их отцов. Не разорваться же Дину – с осиротевшим этой ночью Билли тоже кому-то поболтать надо.

Сэм проявил такую пионерскую готовность хоть ждать Дина в мотеле, хоть говорить с Билли, что до старшего наконец дошло: у мелкого ж фобия. Посмеиваясь и недоумевая, что братишке сделали клоуны, он на скорую руку внушил Сэму, что абсолютное большинство клоунов совершенно безвредны, а все, что кровоточит, можно убить.

Судорожно кивая, Сэм послушно повторил заклинание и потащил себя в треклятое кафе, кричащий слоган над которым сулил посетителям только приятные мечты. Пожалев себя, слишком старого для хороших мечт, лжеагент повлекся внутрь и, нервно озираясь на сиявшие отовсюду клоунские рожи – нарисованные, гипсовые, механические, живые, - попросил рыженького служащего позвать менеджера, сам же в ожидании побрел озирать окрестности, поминутно закрывая глаза и отдуваясь. 

Помимо клоунов, тут были веселый прямоходящий лев, игровые площадки и детишки. Одного из них мама в радужной местной униформе как раз уговаривала заняться домашним заданием – всего-то на три лишних часика, которые она должна проработать сверх смены. Обстановка к концентрации не располагает, - сурово отвечал малыш.

Еще тут были стенды с детскими рисунками-ужастиками. Плаки сулил чудесное избавление от кошмаров: рисуешь свой самый ужасный ужас прямо на подтарельниках – и он превращается во что-нибудь приятное, вроде радуги или конфет. Впрочем, особо жуткие произведения на всеобщее обозрение не выставлялись, и на стенде красовались лишь сравнительно безобидные страшилы, хэллоуинские тыквы, акулы и зеленые человечки. Владельцы сети, пояснила подоспевшая менеджер Джин Холидей, просто повернуты на идее помощи детям, в том числе психологической. Ведь детские страхи, говорят, продолжают влиять на людей и в зрелом возрасте.

Мимо Сэма впритирочку проскакал веселый клоун; Сэм шарахнулся и согласился с Джин: он что-то такое слышал, да.

Двух рисунков на стенде не хватало, от них остались лишь имена авторов: Келли Харпер и Билли Поуг. Джин немедля вспомнила Билли – еще бы, его ненормальный папаша вчера закатил такую истерику, утаскивая сына с вечеринки вопреки его просьбе дождаться подарков и торта, так орал, так опозорил ребенка…

Перед уходом Сэм еще успел обменяться парой фраз с рабочим, всяко привлекавшим внимание федерала и посулившим рассказать нечто важное после смены, когда не будет лишних глаз. Клуб параноиков имени Фрэнка Дэверо не пустовал.

После так после. С явным облегчением Сэм ввалился в гавайский уют, где Дин уже распаковывал японскую снедь – в честь Бобби, что ли? – и подъелдыкивал младшего. После клоунов это было не страшно. Сэм вкратце изложил историю свинств покойного папаши Поуга и основы психотерапии от Плаки. Даже захватил несколько образчиков лечебной живописи. С неведомым художником, чьим кошмаром были лепреконы, Дин спорить не стал: он и сам елких пакостников недолюбливал.

Исходя из того, что рисунки осиротевших детей куда-то делись, Сэм заподозрил тут связь и предположил, что Билли нарисовал некое чудище на лошади. Дин уточнил эту гипотезу, развернув полотно, исполненное по его просьбе малышом – такое же, как пропавшее. Чудищем оказалась сама лошадь. У нее был радужный хвост и острый рог, на котором извивался человечек с вставшими дыбом волосами.

Зачисление трепетного единорога в ряды зла Сэма слегка шокировало, Дина же, издавна с подозрением воспринимавшего добрые детские сказки, даже не удивило. Осталось выяснить технику преобразования детских страхов во взрослую смерть.

Осторожный Сол, увы, не дождался федералов: Джин попросила его перед уходом почистить бассейн  с пластиковыми шариками, а в нем, как в море-окияне, ходила кругами злая сила, кусала беднягу за ноги, швыряла туда-сюда и наконец уволокла в неглубокие разноцветные пучины – только красненьким на прозрачную стенку брызнуло. Подъехавшие на встречу Винты сразу оценили суматоху и мигалки и мрачно переглянулись.

И все-таки настроение Дина заметно улучшалось, несмотря на прибывавшие трупы, коих было, конечно же, жалко. То есть не трупов, а тех, кто стал трупами. Может, оригинальная, с оттенком волшебства охота, или общение с Билли, или пробудившаяся сэмова фобия, - что-то явно повышало динов тонус, не шибко завидный в начале расследования. Его рассмешило название агрегата, который, по версии копов, убил Сола, - шаромойка, - и впечатлили раны на трупе, кои Дин идентифицировал не менее уверенно, чем давешний патанатом. Акула. Здоровая, метров шесть. Он смотрел "Акулью неделю" и теперь все про этих рыбок знал. Как Сэм умудряется пропускать столь захватывающие и познавательные программы?

Сэм поглядел на него с таким скепсисом, будто акулы были фантастическими существами, куда там единорогу. Впрочем, вскоре он уже готов был поспорить, что неведомый автор очередного пропавшего со стенда терапевтического шедевра терпеть не мог акул. Дина больше занимало весьма вероятное отсутствие родства меж беднягой Солом и юным автором, в отличие от первых двух случаев. Сол пострадал не за манкирование отцовскими обязанностями, а за болтливость. Выходит, некто или нечто обладает властью не только материализовывать детские страхи, но и направлять их куда вздумается? Выходит, не детки алчут родительской крови, а некая третья сила?

Дракоспрут, конь-матадор, земляная акула, - что дальше? – по-стариковски ворчал себе под нос Дин, запихнув философские выводы с глаз подальше – до поры.

Вооружившись парочкой ЭМП, братья разбрелись по волшебному миру Плаки, в ночной тишине казавшемуся скопищем фанерных декораций в обширном ангаре. Коим, по сути, он и являлся.

Наутро мама Либби подвезла давешнего серьезного малыша, своего сына Тайлера, до работы – до школы он должен был добраться на автобусе. Она опаздывала. Тайлер выбрался из старенького Фольксвагена, забыв на сиденье альбом с изображением гигантского робота, косившего людей и авто красными лучами из глаз.

До атаки клоунов, которые станут весело швырять Сэмку на капот джипа и дружно бить его подручными средствами, оставалось четыре часа с небольшим.

Усталые, ничего в ночной пиццерии не нащупавшмие Винты безнадежно копались в сетевых и печатных сокровищницах знаний, ведя вялый мозговой штурм. Сэм подавал идеи, Дин их аргументированно отвергал. Для тульпы, по его мнению, расстояния были великоваты, для ангелов – оформление слишком креативно. Все следы вели к Плаки, но что в конце следа – братья пока не представляли, а расспрашивать служащих после гибели Сола было бессмысленно – напуганные участью стукача, люди теперь ни слова федералам не скажут.

 И тогда Сэм родил план. Он отправится в кафе, сыграет злого копа и вволю поиздевается над аборигенами. А Дин пусть слоняется среди детворы и следит за реакцией допрошенных. Кто занервничает, того и брать надо.

Дин не то чтоб усомнился в действенности этого плана, но собственная роль его озадачила. Мужик в полном расцвете лет, то бишь за тридцатник, одиноко шастающий по детскому кафе? Того гляди, за извращенца примут.

Но волновался он зря. Ни единой душе не было до него дела, и мужик в расцвете, проводив взглядом Сэма и менеджерицу, принялся разглядывать столь ненавистный меньшому кусочек малышового мира, с которым сам Дин накоротке так и не познакомился. А радужная спираль – еще одна несбывшаяся мечта детства – подвигла его к решительным действиям, и Дин рванул к стойке с призами, где священнодействовал худенький рыжий Говард, встречавший Сэма при первом визите к Плаки.

Увы, мечта по-прежнему не спешила сбыться. Почтенные, уважаемые во всем мире американские доллары в мире Плаки не ценились. Получить пластиковую безделушку можно было лишь в обмен на тысячу талончиков, заработанных упорным трудом и терпением.

Свирепость на динкиной физиономии сделала бы честь любому злобному копу, но Говард лишь безмятежно улыбнулся и подсказал, какой игровой автомат нынче оплачивает победы по двойной ставке.

Тем временем Сэм упоенно подвизался в самоназначенной роли, воздавая гнусному Плаки и всем верным его за свои мучения, давние и свежие. Используя страх как оружие, он нещадно давил на растерянную Джин злой иронией, смутными намеками и резкими движениями. Да, жизнь в кафе течет своим чередом, несмотря на трагедию. Да, это она нашла Сола, но она была у кассы, ее зафиксировали камеры слежения. Да, она всего пару недель как стала менеджером, победив с конкурсным сочинением на тему "Как бы я позаботилась о детях", и она сознает, что еще не идеально справляется с новой должностью, но она уважает закон, и закон ведь ответит ей взаимностью?!

Ну разумеется! – свирепо рявкал Сэм в лицо женщине.

Дин в очередной раз убедился, как тяжко заработать счастье честным трудом. Чтобы добыть радугу, ему бы пришлось прицельно бросать мячик как минимум ближайшую неделю. Сэм, впрочем, пока тоже не поймал рыбку – Джин после допроса цапнула куртку и вылетела в служебную дверь, но не по тайным коварным делам, а всего лишь с целью успокоить нервы самокруточкой. О чем Дин, в погоне за радугой не забывший о деле, тут же и отстучал брату телефонную депешу.

Не теряя зря ни минуты, Сэм взялся за следующего клиента – улыбчивого Говарда, восторгавшегося агентурной визиткой так, будто в руках у него был лотерейный билетик, выигравший с полста миллионов.
Сэм холодно шикнул на рыжика.
Говард увял.

У покинутого Дином автомата уже трудился плотный очкастый парнишка, видимо, тоже пришедший к выводу о бесплодности честных трудов. Он просто совал мячик в лунки вручную, а дурная железяка радостно выдавала жулику длинную пулеметную ленту вожделенных талончиков. Отважного, но щуплого Тайлера, пытавшегося пресечь безобразие, парень проигнорировал, но от подоспевшего Дина ускакал со всем допустимым для его комплекции проворством. Дин с Тайлером хором вынесли обормоту нелестное определение, после чего малыша утащила за стол мама Либби, принесшая ему пиццу, а Дин, воровато озираясь, свернул трофейную ленту талончиков и сунул в карман.

Тайлер громко выразил свое отношение к местной снеди и взялся за рисование. Либби, кротко вздохнув, умчалась прибирать столики. Дин одарил пацана непрошеным советом: не третировал бы сын маму. Что ему за дело? Во-первых, он был таким же, как Тайлер. Ну, может, не совсем таким же – мама никогда не заставляла его после школы сидеть часами у дурацкого Плаки, чего не было, того не было. Зато папа… гм, стараниями папы Дин бывал в самых разных местах, и тоже не слишком веселых. Во-вторых – мама Тайлера пашет, как конь, и так же выматывается, а старших нужно жалеть.  Вот и сейчас она подтирала лужи с пола, пока ее сын и другие посетители кафе развлекались, и малыш серьезно поглядел на ее устало склоненную голову, будто впервые увидел. 

В-третьих, лучше занятая мама, чем никакой, а детский негатив может стоить взрослым жизни. Но этого Дин не сказал, только подумал.

Вдохновленный успехом, он вздумал было и пиццу реабилитировать, но тут вышла осечка: блюдо, охарактеризованное мальчиком как подметка, таковым и было. Пришлось спешно выплюнуть в тарелку откушенный для примера кусок. Тайлер разулыбался – непосредственный дядя начинал ему нравиться, и он охотно пояснил заинтересовавшемуся его рисунком Дину, чем ужасны роботы: у них глаза-лазеры!

Рядом прошествовал нимало не смущенный допросом Говард, радостно защебетал с каким-то мальчишкой, и Дин уведомил Сэма эсэмэской об отрицательном результате.

На очереди у Сэма был лев.
У царя зверей - молодого чернявого парня с бегающим взглядом - явно было рыльце в пушку. Расходившийся злой коп сразу вцепился в жертву мертвой хваткой, отшвырнул стул, припугнул своей неограниченной властью – и львиные нервы сдали. Бросив в федерала гривастой башкой, подозреваемый ринулся натек. Сэм – следом, возопив к Дину. Сам он подзадержался, прикидывая, как бы половчее обойти клоуна, с интересом созерцавшего погоню, и прибыл к куче покрышек, на которую было опрокинуто пойманное животное, уже постфактум.  

 Клиф – так звали льва – сразу залепетал, что к взрыву лаборатории с дурью не причастен, это все его брат с такими же отпечатками пальцев, и вообще у Плаки Клиф нашел лучшую в своей жизни работу. Подозрительно глянув на мягкие львиные лапы, Дин прямо спросил, травил ли Клиф людей детскими кошмарами. Пленник так обалдел, что из подозреваемых выбыл тут же, зато уж отказаться отвечать на вопросы он точно не мог.

Играть в шпионские игры с львом-наркоманом не было ни времени, ни смысла, и Дин решил открыть карты; но Клиф тут же перехватил беседу о местных странностях. Из котельной в подвале, поведал он, иногда доносились жуткие звуки, когда Клиф с покойным Солом балдели в шариковом бассейне. Спецагентам следовало бы попробовать. В смысле, побалдеть. В смысле, это все Сол, Клиф только рядом сидел, за компанию.

Спецагенты, прошлой ночью впотьмах пропустившие незаметную для непосвященных дверь, переглянулись.

Уже очевидный план действий пришлось снова скорректировать, когда Тайлер, влекомый закончившей смену мамой домой, вдруг заупирался. Его рисунок кто-то спер! Либби, мечтавшая лишь поскорее добраться до подушки, прикрикнула на сына почти сердито: пусть нарисует новый!

Тайлер встретился взглядом с Дином. Тот сделал большие глаза. Малыш смиренно согласился с мамой и попросил прощения.
Измученная Либби опешила, будто наткнулась на радугу, ее усталые глаза осветились благодарностью. И ведь как просто…
Не все дети желают родителям сдохнуть. Не все родители глухи к жалости детей. Некоторым везет больше.
Все равно рисунок дурацкий был, подытожил Тайлер.

Дин, понимая, что опасность не миновала, метнулся к столу, на ходу разъясняя Сэму ситуацию. Сердитая мать плюс недовольный сын плюс пропавший портрет ужастика – в сумме дают странную смерть. По всему выходило, что Либби – следующая в списке приговоренных родителей. Сэм вызвался присмотреть за ней, препоручив тем самым Дину подвал, и осведомился о кошмаре, с которым ему предстоит иметь дело. Узнав, что за Либби явится здоровенный робот с лучами смерти, он лишь вздохнул: по крайней мере, не заметить врага будет сложно.

А чужой страх всяко лучше своего.

В котельной было почти уютно. Старый хлам аккуратно рассован по углам и за трубами, на полочках – гипсовые раскрашенные фигурки, наборы красок и кисточек, застланная кровать… Центром уюта служила круглая жаровня с пылающими углями, водруженная на каменной тумбе, которая, в свою очередь, стояла в испещренном оккультными знаками круге.

Нормальнее не придумаешь, сообщил себе Дин.

Он осмотрел мини-галерею рисунков с тонущими человечками, фото двух обнявшихся мальчишек за именинным пирогом, чернокнижный талмуд, под которым обнаружился пропавший робот Тайлера…

А потом его спокойно попросили положить пистолет на пол и оттолкнуть подальше.
Хозяин пришел.
Говард.
Тот самый щуплый рыжик, который встретил Сэма в "Волшебном зверинце Плаки", и не дал Дину радуги, и был совершенно не обескуражен психологической атакой злого лжеагента. Который беспрестанно улыбался и мило болтал с маленькими гостями кафе. Сейчас он был напряжен, круглоглаз и даже как-то постарел.

Впрочем, держался Говард довольно ровно и мирно, только пушки от Дина не отводил.
Охотно объяснил любопытному гостю технологию казни проштрафившихся родителей.
Если несчастный ребенок такого родителя выплеснет свой страх в рисунке, часть этой мощной эмоции останется на бумаге и высвободится в огне, соответствующе оформленном. Направление страху придает личная вещь жертвы; добывать такие вещи – самая сложная часть дела. Но Говард справляется, он ведь делает то, что должен!

Дин согласился и, швырнув в хозяина талмудом, быстренько порвал рисунок Тайлера. Ку-ку, самозваный судия; нет картинки – нет трупа.
Говард, даром что законченный невротик, даже курка не спустил, только заверил, что Либби никуда не денется – ни с работы, ни из расстрельного списка. Но нынешней ночью он ловит рыбку покрупнее. И диновой кровью свой уютный подвал заливать он тоже не станет. Говард умный, Говард знает, как разбираться с такими нахалами. Он уже даже начал - с динкиного дружка-федерала, чья визитка сгорела в магической жаровне пять минут назад. А кошмар ему сам заклинатель подобрал – из личной коллекции. Не надо ведь быть семи пядей во лбу, чтобы заметить сэмовы дерганья при виде клоунов.

Пока Говард все это объяснял, проследивший за Либби с сыном до дому Сэм вышел из машины -  и узрел вместо робота свой персональный ужас.
И бросился наутек.
Он уже все знал. Клоуны не виноваты. Убивают не они. Убивает страх.
А как убить свой страх?

Надо сказать, Дин на давешнем свидании со страхом собственным держался достойнее.
Зато Сэм сражался эффектнее.
Он стрелял, размахивал железякой, даже достал одного из клоунов по морде. Из размалеванного рта вырвался коренной зуб и, вращаясь, как потерявший управление шаттл, улетел в бесконечность.

Враги швыряли его на капот, на кулаки друг другу, поливали водой из цветка в петлице и веселились при этом необычайно.

Дин принялся болтать с Говардом и озирать окрестности, нахваливая раскрашенных вручную гипсовых клоунов, незаметно прибирая одного в карман и на ходу сочиняя план. Выбор был невелик: картинка уже сгорела, визитка тоже, оставалось лишь выяснить, прервет ли расправу уничтожение манипулятора. Но пистолет-то далеко…

Суровый критик чужих родительских провалов был не прочь поделиться наболевшим. Он чрезвычайно высоко ценил усилия сети "Зверинцев" за помощь детям, почитая ее важнейшим делом своей жизни. Он даже попытал счастья в конкурсе на должность менеджера, ибо никто не мог позаботиться о детях лучше него, это Говард знал точно. Увы, к нему не прислушались.
Начальство никогда не слушает.

Но вовсе не от обиды он начал убивать. Кто-то же должен защищать детей. Эти родители были ужасны,  они заслужили свою участь.
А Сол? – заинтересовался Дин.
А у Сола был слишком длинный язык, осерчал Говард.
А папаша, подцепивший няню, тут же становится худшим папашей в мире? – допытывался Дин, точно знавший, кому принадлежит это звание.
А для хороших родителей дети – первейшая забота! – сообщил заклинатель кошмаров.
А если девочка видит, как ее папу сжирает чудище из шкафа, - это первейшая забота о ней? – начал свирепеть Дин.
Зато в будущем всем сироткам станет лучше, заверил Говард. Ему бы точно стало, если б о нем кто-то вот так… позаботился. 

И Дина наконец осенило.
Он оглянулся на галерею нарисованных утопленников, на фотографию двух пацанов. Брату Говарда не повезло. Несчастный случай?

Говард тут же завопил про свою невиноватость, будто его в чем-то обвинили. Это все родители. Он кричал, а они не слушали.
Они никогда не слушали.
Это они позволили брату умереть.

Глядя в круглые, испуганные глаза оппонента, Дин содрал со стены рисунок с утопленником в полосатой майке и предложил побиться об заклад: он готов поставить на то, что Говарду все еще снятся кошмары, а к водоемам он с тех пор на милю не подходил.
Растерявшийся палач и не предполагал, что его фобию вычислить не труднее, чем сэмову. Страх воды… родителей… начальников… всех старших, которые не слушают, унижают, предают, позволяют умирать…

Он вырос и стал защищать других детей от собственного ужаса, сам так и не перестав быть перепуганным мальчиком.
Если Дин думал, что он единственный папаша, которому дитя может пожелать смерти, - так он сильно ошибался.

Когда рисунок вместе с гипсовым клоуном полетел в огонь, Говард протестующее взвыл и принялся палить во врага. Но нырнувшему на пол за своим пистолетом Дину не было нужды отвечать огнем: его прикрыл невесть откуда взявшийся хмурый мальчишка, мокрый, как хлющ, в грязной полосатой футболке. Дыры от попавших в него пуль мгновенно затянулись, он взял за руку Говарда, лепечущего про свою невиновность и сожаления, - и несчастный придурок в буквальном смысле захлебнулся собственным ужасом, хлеставшим из глубин его запуганного, не сумевшего повзрослеть существа.

Не то чтоб Дин раньше не видывал подобного, но разве ж к эдакому привыкнешь.

Раскрашенные хари, радостно улюлюкая, кинулись на Сэма с двух сторон, и тот обреченно сжался, прикрыв руками голову, - но супостаты вдруг разлетелись сверкающим прахом. Сэм ошалело огляделся, отряхнулся, сплюнул блестящую дрянь…

Когда он, усыпанный искристой мишурой, вышел из машины навстречу Дину, тот честно закусил губы и отвел взгляд, дабы не обидеть меньшого. Но Сэм после пережитого был великодушен – у него гора ужаса с плеч свалилась. Разведя руки, как распятый, он пригласил Дина посмеяться.

Тот не заставил себя упрашивать. Отродясь детскими страхами не страдавший, а от кошмаров взрослых редко отдыхавший, Дин хохотал так, что Сэм тоже невольно заулыбался, тут же, правда, и скривился, нахмурившись с каким-то даже недоумением. Впервые, что ли, он видел брата смеющимся? Не признал?

Дин перевел дух и посерьезнел. У него перед Сэмом должок. Младший должен знать, что Дин сожалеет о его детских психотравмах…

Каких именно? – язвительно уточнил Сэм, будто намереваясь вытащить весь список для проставления "галочек". Он же, почитай, сплошь изранен трудным детством. Дин отмахнулся. Ему правда было жаль, что братишка часто оставался один – неважно, бегал ли Дин за телками или по отцовским поручениям, о которых Сэму знать не следовало. Жаль – и, чего уж там, тревожно, - что  Сэм обзавелся фобией клоунов, безобидных творцов здорового детского смеха. Жаль всех малышей, не получивших от начала жизни того, что так нужно растущим людям, - чувства защищенности, уверенности, безопасности…

Ну а что дети должны жалеть старших, - этого Дин Сэму говорить не стал.

Сэм, подумав, поделился с братом упоением победы: он столкнулся нос к носу со своим кошмаром и одолел! Ну или, по крайней мере, выжил. Хотя клоуны сделали с ним все, чего Сэм боялся. Стало быть, больше им его попросту нечем напугать. В честь чего он преподнес Дину подарочек – ту самую пластиковую спираль, которую Дин страстно вожделел с нежных лет.  Они ее заслужили, решил Сэм, - не заработали упорным трудом, а, должно быть, добыли в бою. Заехал ли меньшой за нею по дороге из гаража, или, как и обещал Плаки, радугой обернулся сэмов собственный страх, сгоревший в круглой жаровне, вбитый в глотку Говарда, - осталось неясным.

Окончательно расцветший Дин отблагодарил братишку ответным презентом – тряпичным клоуном. Его заслужил персонально Сэм, одолевший, по его словам, свой страх. А раз одолел – нечего дергаться, Сэмми. Носи клоуна с собой, как медаль "За отвагу", и помни о своем мужестве.

Все благодушие мгновенно испарилось с сэмовой физиономии. Братья укатили к новым подвигам, увозя с собою нетронутые сокровища и ужасы своих глубин, - а наградной клоун остался на мокром асфальте, как воплощение ложного триумфа, хитро подмигивая и гнусненько похохатывая.

11 комментариев:

  1. Да шо ж такое, не могу выкроить время на полноценный комментарий. –(( Ну, постараюсь хоть порциями.

    страх был не инфекционный - его собственный, росший из давней детской убежденности, что клоуны порой убивают.
    А чего боишься – то и случается

    Любят авторы Сэмика страшным любом. Это ж надо было так жыстоко поглумиться над ребенком, сопоставив в соседних сериях братские страхи и их менеджмент!
    Глупая, беспочвенная, инфантильно-невротически-спинномозговая фобия Сэма – и супервзрослый, выстраданный, находящийся в нравственной сфере ужас Дина. Забавно сравнить также степень распространенности и сложность страхов уникума и примитива. -)
    Ну и векторы, конечно: Сэм, как всегда, боится вытесненных вовне гадких супостатов и за свою шкурку; Дин – строго наоборот.

    Но самое показательное в сэмовом страшке все же не характеристики, а причины возникновения и отношение к нему носителя.
    Если динов страх монструозного родительства обусловлен объективными данными, обработанными Дином с привлечением таких личных качеств, как гиперответственность и гиперсамокритичность, то Сэм… нувыпонели. Клоуны суть гротескно воплощенное свидетельство его и в 30 годков бережно лелеемых детских обидок, капризов, саможаления, вечного недовольства, чувства обделенности, неумения и нежелания ценить наличные блага и прочих несрезанных корочек. А главное – глухой зацикленности на себе и совершенного отсутствия интереса к чувствам и заботам ближнего – брата, воспринимаемого как законная прислуга за все (папино воспитание, ага).

    Дин помалу приходил в себя от внезапного и быстротечного отцовства
    Зато несостоявшийся дядюшка лучился довольством. Его улыбочки в начале серии – брр, чисто сытый вампир.

    чтобы перебить мерзкое послевкусие последней охоты, он готов был взяться за любую работенку. При условии, выдвинутом им себе самому и озвученном Сэму: никаких больше уютных баров, горячих цыпочек и трогательных младенцев!
    Здесь я сильно склонна согласиться с WaterFowl: озвучивание зарока свидетельствует, что Дину было важно донести его до братца, а текст и контекст серии – что он (самозапрет) был *прежде всего* обращен к Сэму, дабы немного релаксировать того на предмет «присмотра» за «не о том думающим» и не с теми якшающимся Дином.

    Сам же Дин, во-первых, тут же в обход обетов сосредоточился на ребятне, во-вторых, что-то мне подсказывает, что, даже не случись Эммы, он едва ли после разговления пустился бы во все тяжкие. Паршиво ему ныне после one-night-stand’ов.

    Ну и проброс насчет сэмова порождения того стоил.

    Заломав жертве могучие плечи, они принялись с хохотом мутузить второго лучшего охотника планеты
    -))) Очаровашки! Я над этой в прямом смысле блестящей экзекуцией ржала до слез. Пользы она Сэму не принесла, что бы он там себе ни воображал, - клиент непрошибаем, - но процесс был хорош.

    Дин его там бросал, а сам бегал по девчонкам. А там, может, и не тюрьма, но ничего веселого, как воображал Дин
    Где уж Дину оценить все тяготы и страдания, подстерегавшие юного прынца в детской кафешке – ему-то, счастливчику, не довелось отбывать там сроки. Впрочем, ему бы, небось, понравилось – примитив же.
    Мне все-таки интересно, в каком возрасте Сэм получил свою ужжасную психотравму, в которой так лихо обвинил Дина. Явно не в 11-12 - поздновато, да и весьма сомнительно, что тогдашний Сэм соглашался коротать время среди малышни. Он в эти годы уже по Флагстаффам бегал, какие «Плаки»… Скорее всего, бедняжку мучили плохим мороженым пораньше. Не, я вполне допускаю, что Динке в 11-13 лет были знакомы радости невинных поцелуев и держаний за ручку, но чертовски характерно, что типа взрослый, а на деле так и оставшийся обиженным дитятей Сэм не в состоянии предположить, что брат, сам еще малолетка, мог быть занят чем-то иным, кроме амурных похождений.

    Пожалев себя, слишком старого для хороших мечт
    Да, и нерадости «старости» у братишек концептуально различны.

    ОтветитьУдалить
  2. Он смотрел "Акулью неделю" и теперь все про этих рыбок знал
    Неуемная детская любознательность, кою не может приглушить и существование на запредельных онтологических уровнях, плюс большой и горячий интерес к Дику – и вот уже Дину достаточно беглого взгляда, чтобы по следам акульих челюстей определить ее габариты. -)

    Сэм упоенно подвизался в самоназначенной роли, воздавая гнусному Плаки и всем верным его за свои мучения, давние и свежие
    Серия богата симпатичными эпизодическими персами, простыми хорошими людьми, отнюдь «не идеальными, но старающимися» стать лучше. Тайлер, Джин, Либби, Клиф… Кому-то они – еще один намек ноосферы, что этот мир, с его людьми и семьями, небезнадежен и достоин того, чтобы за него сражаться; кому-то – безликий материал для упоения фальшивой властью, самоутверждения и вымещения своих детских фрустраций.

    Отважного, но щуплого Тайлера, пытавшегося пресечь безобразие, парень проигнорировал, но от подоспевшего Дина ускакал со всем допустимым для его комплекции проворством. Дин с Тайлером хором вынесли обормоту нелестное определение
    Поскольку речь шла не о сугубо личном тайлеровом интересе, а об мировой справедливости, вмешательство взрослого пришлось очень кстати и было воспринято благосклонно. -)

    Пришлось спешно выплюнуть в тарелку откушенный для примера кусок
    Каковым зрелищем пацан был покорен окончательно и бесповоротно. -))

    Во-вторых – мама Тайлера пашет, как конь, и так же выматывается, а старших нужно жалеть. (…) В-третьих, лучше занятая мама, чем никакой, а детский негатив может стоить взрослым жизни
    Думается, в данном случае Говард слегка запоздал со своим «возмездием»: благодаря динову внушению и адекватному отклику на него Тайлера, ощутившего потребность не только принимать мамины заботы, но и самому ее поддерживать по мере сил, гигантский робот уже не представлял никакой опасности для Либби.
    Дин дал мальчишке толчок для важного шага в сторону взрослости. И сам сделал шажок к разумному, учитывающему возраст и возможности ребенка перераспределению ответственности между ним и родителем.

    Дин всегда знал, насколько сильными могут быть иные дети. По собственному страшному опыту знал. А его родительской ипостаси было так же хорошо и почти так же давно известно, что цинично пользоваться этим, вынуждать ребенка надрываться, существовать на пределе и за пределом своих личностных ресурсов – гнусное, непростительное преступление со стороны взрослого.
    И вот из панического страха (сперва безотчетного, потом осознанного) уподобиться не к ночи будь помянуто кому Дин ударился в другую крайность – максимального смягчения требований к чадам, особенно как раз таки в плане ответной заботы и сочувствия. Также со страху отбросив и те простые соображения, что, во-первых, папыджонов МО попросту невозможен для искренне любящего и ответственного родителя, во-вторых, что жертвенная односторонняя самоотдача крайне вредоносна для тех, на кого направлена (хотя, опять же, не все детки на такое ведутся, не все в таких условиях вырастают монстроидами).

    В общем, отрадно, конечно, что Дин дозрел да великой мыслИ о необходимости с пеленок учить детишек (кого планомерно и настойчиво, кому просто вовремя напомнив) сочувствию, благодарности, ответной посильной заботе…
    Одно по-прежнему горько: что Эмме, по объективным и понятным причинам еще не способной на мгновенную, как у Тайлера, реакцию, не дали и минимума времени на нейтрализацию отцеубийственной энергии любовью. И что сам Дин на пару с братцем лишил себя шанса стать-таки отцом маленькой взрослой дочери, которой был так нужен и по сравнению с которой, никем не любимой и не желанной, не избалованная родительским вниманием Келли – просто счастливица.


    TBC, ежели Чак даст.

    ОтветитьУдалить
  3. Mirra
    и мужик в расцвете, проводив взглядом Сэма и менеджерицу, принялся разглядывать столь ненавистный меньшому кусочек малышового мира, с которым сам Дин накоротке так и не познакомился.
    Еще один экскурс в детство, которого не было, что характерно - экскурс желанный и аутентичный, не сопровождаемый глупенькими фобиями аки у Джона Деппа.

    Используя страх как оружие, он нещадно давил на растерянную Джин злой иронией, смутными намеками и резкими движениями.
    И при том был адекватен, уместен и вообще - в контексте...как всегда)

    Дыры от попавших в него пуль мгновенно затянулись
    В какой-то степени повезло Дину, не успел бы увернуться.

    Olive
    благодаря динову внушению и адекватному отклику на него Тайлера, ощутившего потребность не только принимать мамины заботы, но и самому ее поддерживать по мере сил, гигантский робот уже не представлял никакой опасности для Либби.
    Во. Логично, но чего-то я тут якорь кинула) Простивший матушку ребенок тем самым избавил ее от опасности. Зато опасность закономерно сосредоточилась на двух непростивших (ни за что и никогда) равнодушных и жЫстоких взрослых "детках" - даром что оба явно разменяли четвертый десяток. В какой-то степени кара даже соразмерна обидке оказалась - и по силе воздействия, и по содержанию)

    Тоже TBC.

    ОтветитьУдалить
  4. Коротенький всписк. -))

    Jenari
    Логично, но чего-то я тут якорь кинула) Простивший матушку ребенок тем самым избавил ее от опасности
    По-моему, правильный якорь. -) Я уж сама засомневалась - так ли. У нас же недаром вторую серию подряд жырно подчеркивается вполне самостоятельная созидательно (со знаком минус)-разрушительно-убийственная роль *страха*. Скажем, Омар знать не знал Сола, ничего против него не имел, вот только акулке сего никто не объяснил.
    Иное дело, что негативные чувства к родителям (или лицам, их заменяющим), зоны напряженности в отношениях с ними являются прекрасным удобрением для детских страхов. Возможно, именно поэтому Дин предпочел не тратить время на убеждение Тайлера в безосновательности его боязни, а провести среди него разъяснительную работу на предмет эмпатии к матери.
    Увы, для победы над диновым далеко не детским страхом, также питаемым, помимо прочего, и негативом к отцу (разумеется, совсем иного рода и сложности), рецептик не годится: всю совместную с папой жизнь Дин это чудище жалел-понимал, получая в ответ лишь ядовитые укусы.

    Mirra
    Он вырос и стал защищать других детей от собственного ужаса, сам так и не перестав быть перепуганным мальчиком
    Говард, в отличие от того же Джефри, при всем к нему отвращении вызывает и долю сострадания. Точнее, не нынешний убийца-истерик, а тот ребенок, которым он когда-то был, заточивший свою душу в страх, в том числе и страх собственной реальной или надуманной вины, и вырастивший из нее уродца, подобно тому, как бродячие цирки выращивали детей в бочонках...
    Вот интересно, погибни Дин в детстве, перевесила бы его смерть в сэмовом сознании по травматичности посиделки в "Плаки"?..

    ОтветитьУдалить
  5. *мозг съеден левиа... аспирантами, посему не всписк даже - полувздох :/*

    Olive

    Вот интересно, погибни Дин в детстве, перевесила бы его смерть в сэмовом сознании по травматичности посиделки в "Плаки"?..

    Дык, выросшему и переросшему Сэмме смерть Дина отнюдь не в детстве, а в глубокой совершеннолетней сознательности (что Сэмме, что самого Дина) - посиделки в "Плаки" по травматичности не перевесила, о чём разговор! Клоуны - это ж ужОс-ужОс, да ещё и бесчувственным, глухим и безразличным к трепетной Сэмовой организации, братом организованый.
    Опять же, парадискурс на недвусмысленный канонный экспликатив работает: серия была неоднократно позиционирована Сэрой сотоварищи как воплощение Сэмова "худшего кошмара"; в 6-м сезоне под такой же рубрикой, только применительно к Дину - шла 6.21. Какгрицца - скажи, что твой худший кошмар...
    И то верно - это ж *клоуны*, понимать надо! Не страх монструозного родительства и много еще чего монструозного в себе и вовне, какой-нить (полностью согласна: контраст братних "страхов", их природы, глубины-сложности, уникальности-vs-генеричности, причин-следствий, степеней осознания/осмыления, способностей преодоления, оправданности/валидности - жирно флуорисцентным маркером отчёркнут). То ли дело Глютик - чего его бояться? Он же ж всего-навсего где-то унутре, но, разумеется, под чутким и повсеместным контролем. Ну, собссна, 7.15 аккурат дорисовала деревце к - в очередной раз! - явленой тут табличке.

    ТВС

    ОтветитьУдалить
  6. Olive
    Любят авторы Сэмика страшным любом. Это ж надо было так жыстоко поглумиться над ребенком, сопоставив в соседних сериях братские страхи и их менеджмент!
    Ага. -) То-то в массах серию приняли на ура как легкую-забавную и глубже нырять не стали, от греха. Весьма разумно, на мелководье-то; можно лобик расшибить о неприятное. -) Фееричная Элхеночка даже похвалила Сэма за то, что он боится именно клоунов, а не чего-то посерьезнее. Только бедненький Илла впечатлился детскими фобиями аж до тошноты и был совсем не весел.

    Сезон развивается дивно логично и в полном соответствии с авторскими посулами. Дина, как и обещано, швыряет на эмоциональных аттракционах во все стороны, а Сэмик уверенно едет под откос с положенным ускорением. Последние три серии, 13-15, мною вообще не воспринимаются по отдельности. Агглютинировались. -) Уж так красиво братики рядом, для сравнения, постояли, и вот так постояли, и вот эдак, – сразу в нескольких концептуальных ракурсах. И ведь кабы только стояли – взаимопереходы ситуаций, типа совершенно случайных, препарируют братцев в динамике относительно обстоятельств и друг дружки, внутренние процессы на лету ловят и демонстрируют. Развертка идет побуквенная, красотища – словами не передать. -)

    Если динов страх монструозного родительства обусловлен объективными данными, обработанными Дином с привлечением таких личных качеств, как гиперответственность и гиперсамокритичность, то Сэм… нувыпонели. Клоуны суть гротескно воплощенное свидетельство его и в 30 годков бережно лелеемых детских обидок, капризов, саможаления, вечного недовольства, чувства обделенности, неумения и нежелания ценить наличные блага и прочих несрезанных корочек.
    ППКС всему сравнительному экспресс-анализу. Особенно красиво тутошние сэмкины мучения смотрятся в рамочке из двух соседних эпов. Это вот оно, дергающееся и обливающееся холодным потом от одной мысли о встрече с клоунами, давеча бескомпромиссно пристрелило племянницу, а вскоре будет испрашивать советов у собственного глюка-дьявола, милого, домашнего и, конечно, куда менее страшного, чем эти кошмарные рожи. Собственно, дьявол уже и в разряд кошмаров-то не входит. Атака клоунов на младенчика разом проставила красную цену Сэму и его, пардон, взрослости вместе с "ответственными решениями". И его текущий уровень пометила –эдакой измерительной планочкой для событий как минувших, так и будущих. Дескать, поимейте в виду, кого наблюдаете: перед вами дитё в неадеквате.

    И параллельная диспозиция Винтов во всех трех сериях изменений не претерпевает: Дин неизменно на "взрослой" стороне – уверенный или колеблющийся, не суть; а Сэм так же стабильно – в детском лагере, полный решимости отбиться от всех супостатов и защитить свои кровные интересы.

    Здесь я сильно склонна согласиться с WaterFowl: озвучивание зарока свидетельствует, что Дину было важно донести его до братца, а текст и контекст серии – что он (самозапрет) был *прежде всего* обращен к Сэму, дабы немного релаксировать того на предмет «присмотра» за «не о том думающим» и не с теми якшающимся Дином.
    Подписуюсь - будь это приватный зарок, Дин бы, по обыкновению, принял его молча и исполнял тщательнее. -) И добавлю: может, и не только релаксировать, но и предостеречь, опять ненавязчиво акцентировав свой печальный опыт. Даже и не в метафорическом, а в самом что ни на есть биологическом смысле. Радужных иллюзий насчет братнего аскетизма Дин давно не питает, как и насчет многого другого братнего. В том числе – и насчет сэмкиных потенций жить мирной семейной жизнью с человеческой женщиной, рожая высоконравственных умников и принося всем много-много пользы. Дин последователен: раньше он считал себя убожеством, а младшенького светочем, и действовал соответственно; ныне постановлено, что убожества – оба (и Сэм даже биггер -)), сталбыть, и выводы корректируются. Давненько Дин не спрашивал, не хотелось ли бы Сэму иметь свою семью. -)

    А в свете нынешнего сэмкиного статуса "дьявольской сучки" динов обет звучит и вовсе архиактуально – только не для Дина.

    ОтветитьУдалить
  7. чертовски характерно, что типа взрослый, а на деле так и оставшийся обиженным дитятей Сэм не в состоянии предположить, что брат, сам еще малолетка, мог быть занят чем-то иным, кроме амурных похождений.
    Возможно, сам Дин мелкому тогда что-то такое пробрасывал, полагая, что это звучит, во-первых, круто, во-вторых, успокоительно. Но застрявшие в Сэме раннеотроческие представления о примитивном брате – это, конечно, константа его внутренних дебрей. Чем еще, в самом-то деле, может быть занят по жизни этот дурень с модельной рожей? А Дин и поныне тех заблуждений специально не развеивает. По барам девочек снимает (правда, о-очень редко, но метко), детским цацкам радуется, как власти над миром, опять же – прощения просит за давний травматизм своих воспитательных акций и тут же снова травматично воспитывает… Ну что с него, такого, взять, кроме прикрытия прынцевой спины от жареных птиц и злобных клоунов?

    Ох, как Сэмка динову антиклоунскую мантру повторял… -))) Интересно, что же все-таки ему сделали клоуны? Сильно подозреваю, что – ничего, как и осьминоги с роботами ничего плохого не сделали прочей ребятне. Просто кого-то безотчетно пугают щупальца, кого-то – глаза-лазеры, а кому-то подозрительны беспричинная радость, непритязательные фокусы и яркие краски. Под нарисованными улыбками явно таится угроза, иначе зачем же их рисовать-то? -)

    Подозреваю, и Хэллоуин, и даже Рождество Сэму не милы именно из-за глупого веселья, никакого удовольствия лично ему не приносящего. С детством во всех его проявлениях, кроме потребительского, с игрой, радостью по пустякам, открытостью миру – у Сэма врожденный неконтакт.

    Неуемная детская любознательность, кою не может приглушить и существование на запредельных онтологических уровнях, плюс большой и горячий интерес к Дику – и вот уже Дину достаточно беглого взгляда, чтобы по следам акульих челюстей определить ее габариты.
    А ведь точно! Дин бизнес-новостями не ограничивается, он и физиологию морских змеев постигает. Прорабатывает объект на всех уровнях.
    Оттого, что ль, и Сэм так на брата зыркнул, что эту же связь просек?

    Кому-то они – еще один намек ноосферы, что этот мир, с его людьми и семьями, небезнадежен и достоин того, чтобы за него сражаться; кому-то – безликий материал для упоения фальшивой властью, самоутверждения и вымещения своих детских фрустраций.
    Тут еще очередная параллель – злые копы в исполнении Винтов – хороша. Оба вроде как сугубо по делу за роль взялись, и оба при этом свой небольшой кайф поимели, - и, как обычно, черт оказался в деталях. В штришках даже. С каким удовольствием Дин подражал давнему кинокумиру, неосознанно привнося в образ контуженного неприкасаемого гротескные черты! И с каким сосредоточенно-должностным лицом трудился над жертвами дознаватель Сэм…

    Априорная же небезнадежность подзащитных – последний бастион осмысленности в профессиональном тумане, куда загнал себя Дин. Небезнадежны дети, чьи страхи смертельно опасны для родителей, и родители, даже закручивающие интрижки с нянями и орущие на малышню, и сотрудники детских пиццерий, покуривающие травку, потребляющие колеса, озабоченные собственной судьбой и карьерой никак не меньше, чем приходящей к ним малышней… В общем, люди как люди. Без нимбов, без фанатизма…

    ОтветитьУдалить
  8. А вот Говард, рвущийся осчастливить детвору по собственной мерке – так, как хотел бы быть в свое время осчастливлен сам, - страшен и безнадежен. Хоть и жалок, да. И тут опять грозный двойной звоночек для обоих братьев. Постоянный внутренний бунт против старшей родни, не внимавшей страхам ребенка и не обеспечившей ему радостного детства, вплоть до патрицидных позывов, - акцентик для младшего, в этой серии развернутого к нам гранью перепуганного дитяти. А формула: "Лучше совсем без родителя, чем с поганым родителем", - не учитывающая мнения самого ребенка, - это уже к Динушке. "Я имею право голоса?" – спрашивал когда-то Бен, выслушавший спич о чудовище в диновом облике; "Нет, не имеешь", - отрезал Дин.

    Полюбоваться бы обоим Винтам, да вдумчиво, Говардом как печальной результирующей обеих тенденций. Но Сэму, по обыкновению, не до того, тут бы от своих кошмариков отбиться; а Дин уж и так намедни налюбовался трупом дочери, которую тоже пытался отправить подальше от негодного папаши…

    благодаря динову внушению и адекватному отклику на него Тайлера, ощутившего потребность не только принимать мамины заботы, но и самому ее поддерживать по мере сил, гигантский робот уже не представлял никакой опасности для Либби.
    Не знаю… Со смертью Сола стало ясно, что карающий механизм не замкнут в системе "злой родитель – обиженное дитя", имеется еще и некий внешний, посреднический фактор, перенаправляющий внутрисемейный негатив на любых неугодных этому фактору персон, вне зависимости от степени родства и провинностей этих персон конкретно перед этими детьми. Тоже чудесный акцентик – взаимопретензии близких необязательно остаются в узком кругу, сила отрицательных эмоций вполне может быть использована третьими лицами против третьих же лиц в любой момент времени, даже если семейная размолвка давно забыта. Где-то эта отрицательная энергия копится, кем-то каждый косой взгляд учитывается, чтобы потом отрикошетить незнамо когда и в кого. Опасный такой рикошетик…

    А при наличии такого фактора достаточно было одномоментной вспышки взаимного раздражения матери и сына – и пропавшего рисунка. То, что вспышка эта уже в прошлом, угрозу не исключало. Ведь Келли тоже не желала папиной смерти и пыталась предупредить, что монстр его заберет.

    Каждое действие необязательно дает немедленный результат – бывает, и отсроченный. Вот после уничтожения рисунка, да при условии, что пацан больше не стал бы рисовать свои кошмары, сублимировав энергию страха в моральную поддержку матери, Говард уже не смог бы ее использовать. Хотя с этого придурка сталось бы натравить на Либби чей-нибудь кошмарик из его частной коллекции…

    Скорее Дин предотвратил превращение Тайлера – когда-нибудь в будущем – в опасного психа типа Сэма или Говарда. Возможно. -) А в ту ночь Либби спасло появление на горизонте крупной рыбки, угрожавшей непосредственно Говарду, а не бедняжке Тайлеру. То есть, строго говоря, вмешался четвертый фактор – неравнодушие. Основной стержень охоты как благой и человечной, а не монструозной деятельности.

    Дин дал мальчишке толчок для важного шага в сторону взрослости. И сам сделал шажок к разумному, учитывающему возраст и возможности ребенка перераспределению ответственности между ним и родителем.
    По сути, вернул мать и сына друг другу, напомнил, что они – семья, и проблемы одного не могут не задевать другого. Обнадеживающий проблеск, но до обидного маленький, да еще и вчуже. Или пока на большее и рассчитывать нечего? Или способности конкретного малыша также учитываются? Одному – взрослый совет от ребенка-без-детства, другому – извинения и игрушка-намек? А третьему – и вовсе его собственный страх в глотку затолкать…

    ОтветитьУдалить
  9. Одно по-прежнему горько
    Ох, и не говори. Даже не знаю, смягчится ли эта горечь хоть когда-нибудь.
    Дурацкая мысль пришла в голову: леший меня дернул напророчить когда-то, правда, не Дину, а Сэму, полумонструозное дитя. Ну и, по фикрайтерскому (и сэмохейтерскому) обыкновению, как выяснилось, сильно я Сэмичке тогда польстила. Такой ребенок – это ведь воплощенный шанс и для самого Сэма, однако по воле творцов, блюдущих его аутентичность, пионэр наш этот шанс продолбал, даже не поняв, что именно продолбал. По омерзительности же поступка – даже не знаю, кому пальму первенства отдать: Джефри, прирезавшему махавшую ему хвостиком безымянную и бесприютную собачонку, или этой, пардон, надёже и опоре семейной команды, пристрелившей такое же несчастное и бесприютное дитя.
    Нет, не тягаться мне с создателями в глубоком бурении культурных слоев. -))

    Ну а о Динке, зависшем между минималистски-механическим и одушевленно-человечным бытием, уже довольно сказано. Недеяние – оно тоже, знаете ли, преступно, хоть китайская мудрость и твердит обратное. Река-то ведь может мимо трупы не только врагов пронести.

    Может быть, знай Дин то, что знает сейчас…
    А только для Эммы это уже ничего не меняет. -((

    TBC, ежели Чак даст.
    -)) Такое очучение, что Чак уж запарился нам давать…

    Jenari
    В какой-то степени повезло Дину, не успел бы увернуться.
    Видать, время Говарда истекло, и счет жертв закончился. Интересно, однако, что значило это посмертное братоубийство и двукратный лепет Говарда про "не виноват". Насколько он и вправду был не виноват? Может, пацан хотел, чтобы вина родителей, *никогда не слушавших*, стала оглушительно-очевидной даже им? Чтобы они в порыве горя и раскаяния изменили отношение к оставшемуся в живых сыну? Кто теперь скажет…

    опасность закономерно сосредоточилась на двух непростивших (ни за что и никогда) равнодушных и жЫстоких взрослых "детках" - даром что оба явно разменяли четвертый десяток. В какой-то степени кара даже соразмерна обидке оказалась - и по силе воздействия, и по содержанию
    Гомеостазис бдит. -) Эта парочка бездетных (по причине психологического возраста) обалдуев резонно получила в обратку не чужие, а свои собственные детские страхи. Причем Сэму их пристроил Говард, а Говарду – Дин, коего взять за жабры оказалось нечем. Ну не боится он огня, потому что мама хотела бы, чтобы он был сильным. И потерь уже не боится, хоть и не жаждет их. Испортить-исказить растущее – боится, но этот кошмар родом не из детства.

    ОтветитьУдалить
  10. Olive
    Увы, для победы над диновым далеко не детским страхом, также питаемым, помимо прочего, и негативом к отцу (разумеется, совсем иного рода и сложности), рецептик не годится: всю совместную с папой жизнь Дин это чудище жалел-понимал, получая в ответ лишь ядовитые укусы.
    И все же не отверг свой опыт как не оправдавший себя, не пожалел своей жалости, пропавшей впустую, счел возможным и полезным преподать его подрастающему поколению. Может быть, это самый обнадеживающий момент серии – стало быть, не целиком себя забраковал перерезатель глоток, еще усматривает в себе нечто правильное и не изменившееся за десятилетия, чему и детей не грех поучить. Особенно отрадно, что это – правильность любящего ребенка, пережившая, а стало быть, и победившая отцовское скотство. Тебе не отвечают взаимностью – а ты жалей. На тебя плюют, себя спасать не хотят – все равно жалей. Так надо.

    И детство для него – даже собственное – по-прежнему земля святая, подлежащая защите и опеке.

    Говард, в отличие от того же Джефри, при всем к нему отвращении вызывает и долю сострадания. Точнее, не нынешний убийца-истерик, а тот ребенок, которым он когда-то был
    И остался им. Безусловно, пацана жаль, и, безусловно, предки сгубили не одного, а обоих сыновей – ясно даже, чем: безразличием. Хотя вопрос о соотношении родительского пофигизма и личных качеств дитяти остается открытым. Торты и пляжи мама-папа сыновьям обеспечивали, на фото братья вполне веселые и довольные… Поди знай, каковы были говардовы личные критерии правильного родительства еще до трагедии. По его словам, старшие его никогда не слушали, так ведь на это много кто пожаловаться может, начиная хоть с Люцифера. -) Явленные нам папаши таки не были отцами года, да и Либби маловато внимания детенышу уделяла, да… Себе, впрочем, тоже. Но и заявка Говарда – мол, для хорошего родителя дети должны быть превыше всего – попахивает подозрительно знакомым неадекватом… От кого мы это уже слышали – от Бобби? От Сэма? -)

    Дети, конечно, сильные, но они – дети, и они – разные: кто-то вытерпит многое, кто-то сломается и от малости. Один в футбол недоиграл да индюшек недоел – на всю жизнь обиду затаил. Другой шестилеткой улыбки удостоился – и тоже на всю жизнь запомнил, хотя за последующие годы чего только не вытерпел от подателя той улыбки…

    Как бы то ни было – ничего уже для Говарда сделать было нельзя. Насчет него у меня все вертелась в голове максима одного из героев Камши: "Спасать душу следует до некоего предела, потом следует спасать мир от не спасенных по тем или иным причинам душ". В случае Эммы этот предел не наступил, а в случаях Говарда и Джефри – давно перейден. Об Сэмике уж и не говорю, но это – наш крест. -)

    WaterFowl
    Дык, выросшему и переросшему Сэмме смерть Дина отнюдь не в детстве, а в глубокой совершеннолетней сознательности (что Сэмме, что самого Дина) - посиделки в "Плаки" по травматичности не перевесила, о чём разговор!
    -)) Самыми травматичными для Сэма, судя по всему, были и остаются чувство незащищенности и подозрение в собственной нехорошести. Очень детские ахиллесовы пяточки, и обе вдохновенно щекочет дьявол.

    Ну, собссна, 7.15 аккурат дорисовала деревце к - в очередной раз! - явленой тут табличке.
    При том что и деревце, и многочисленные таблички колосятся на сэмкином поле чудес уж который год. А толку-то… Символы сэмкиных "побед" регулярно выбрасываются в окошко, ибо напоминают почему-то о неприятном. Отчего бы деревцу и дальше не произрастать? -)

    ОтветитьУдалить
  11. Mirra
    Может, пацан хотел, чтобы вина родителей, *никогда не слушавших*, стала оглушительно-очевидной даже им?
    И того же, похоже, хотел Джеффри - заново убивая в каждой толстой рыжей женщине свою глубоко неправую и, видимо, давно покойную мать.

    ОтветитьУдалить